Давид Самойлов - Мемуары. Переписка. Эссе

23 февраля Таллинский театр русской драмы был полон: состоялся вечер памяти Пастернака. Хор мальчиков исполнил сочинения Бортнянского и других авторов русской духовной музыки. Потом вышел С., как всегда, аккуратно, но буднично одетый, конечно, без галстука, и стал говорить о значении Пастернака, о расправе с ним тридцать лет тому назад, о смерти и похоронах. Когда он кончил, ему подарили красные гвоздики. Он взял их. Отнес к портрету Пастернака в глубине сцены, положил и ушел за кулисы. Потом были другие выступления, потом под гром аплодисментов вышел Зиновий Герд. Он много и интересно говорил и читал стихи, как вдруг из-за кулис стал доноситься шум. Тут вышла ведущая и объявила, что С. плохо, и попросила помощи у присутствовавших в зале врачей. О том, что было дальше, давно сказал сам поэт в стихотворении «Реанимация»:

Попрощаться стихами, положить цветы к портрету великого предшественника, умереть — вот истинная смерть поэта.

А ведь она могла прийти много раньше. Заглянул я однажды к С., а он любуется новыми сапогами, поглаживает голенища, постукивает по задникам. Я несколько удивился: по асфальту и садовым дорожкам, по которым в последние годы пролегали пути Давида Самойловича, в сапогах ходить необязательно. Но поэт вспоминал свою военную молодость. В сапогах он прошел от Тихвина до Берлина. Солдат — второй номер пулеметного расчета, потом комсорг разведывательной роты разведотдела штаба 1-го Белорусского фронта, старший сержант [442] Самойлов закончил войну в звании ефрейтора. . В промежутке — ранения, излечение в госпитале и возвращение на фронт с помощью Ильи Эренбурга. Зря я тогда посмеялся над сапогами поэта, о многом самом главном напомнили они хозяину.

Я написал статью о «Беатриче» С. и прочитал доклад на советско-итальянской встрече. Она длилась несколько дней, но мой доклад пришелся на самую годовщину смерти возлюбленной Данта.

А через некоторое время Галина Ивановна прислала мне письмо. Разбирая бумаги мужа, она нашла несколько строк, обращенных ко мне, и прислала этот посмертный привет моего друга. Я думаю, что когда-то С. вознамерился в очередной раз написать мне в стихах, потом почему-то не пошло, он и оставил. У него так бывало часто. Иногда он потом возвращался к недоработанному тексту, а здесь не пришлось. Вот он, этот привет из-за гроба:

The rest is silence [443] Дальше тишина (англ.). .

С. старше меня на девять лет, имел он песен дивный дар, был мудр, многоопытен. При этом довольно часто он напоминал мне ребенка — беззащитностью, ранимостью, незлобивостью, доверчивостью. Он мне рассказал, как в 1956 году впервые встретился с А. Вознесенским. В каком-то доме в Москве, недалеко от Пушкинской площади.

— Вы так и будете жить в неизвестности, а я через год буду знаменит на всю страну, — сказал ему Вознесенский, полный юной самоуверенности.

— И он оказался прав, — добавил С. без капли горечи, просто отметив свершившийся факт. Он хорошо представлял себе труд исследователя, высоко ценил профессиональные доблести истинных ученых. И вдруг мог попросить об инженере, которому некоторое время покровительствовал и даже сулил в поэзии хорошее будущее:

— Знаете, я понял, что поэтом он не будет. Возьмите его к себе в аспирантуру.

Или написать: «А здесь в Пярну неожиданно появилась с моей подачи молодая и, кажется мне, толковая стиховедка. Месяца три тому назад она ямба от хорея не могла отличить. А сегодня принесла любопытную работу о метрах и рифмах. Велел ее перепечатать, чтобы показать Вам» (19.05.89).

(Прочитал я эту работу. В ней вся предшествующая наука о стихе, как водится, объявлялась ошибочной и давались указания, как наконец сделать ее правильной.)

С. отлично знал цену нашему КГБ, понимал, как следило за нами всеми его недреманное око. А тут был вынужден уехать в эмиграцию Л. 3. Копелев. В ФРГ его сердечно принял Генрих Бёлль. И вот С. мне говорит:

— Написал я Леве письмо. Знаете, не хотелось привлекать внимание кого не надо. Поэтому я написал не непосредственно Леве, а на адрес Бёлля.

В такие минуты я его особенно любил. Я смотрел на него, как на живое чудо: вот этот человек, с которым я сейчас разговариваю, пролил кровь за отечество и выразил его в стихах. Что может быть выше? В названии этой главы я перефразировал Шекспира. Английский поэт отнюдь не был чужд С., который написал стихотворение «Оправдание Гамлета», перевел «Двенадцатую ночь» для «Современника». Я кончаю, и снова на память приходит Шекспир. Горацио прощается с Гамлетом:

Now cracks a noble heart. Good night, sweet prince, And flights of angels sing thee to thy rest! [444] Почил высокий дух. Спи, милый принц, Спи, убаюкан пеньем херувимов! (Пер. с англ. М. Лозинского.)

Санаторий имени Пржевальского

Август 1991 года

18.06.79

Дорогой Толя!

Смерть Марии Сергеевны [445] М. С. Петровых умерла 1 июня 1979 г. Петровых Мария Сергеевна (1908–1979) — поэт, переводчик. Ей посвящена глава ПамЗ «Наброски к портрету», в которую включено стихотворение «Этот нежный, чистый голос». Д. С. также написал цикл «Три стихотворения» памяти М. С. Петровых (1979). хоть и ожидалась, все же была неожиданна и у меня в тот день без предчувствия, может быть потому, что был день моего рождения, приехали друзья и все шло как всегда в таких случаях. Сон у меня был на следующий день, но какой-то смутный: голос. Наверное, я его заспал.