Василий Титов - Соловьи

И Елене Сергеевне стало думаться, что это разнообразие древесных пород, их друг с другом никак не сравнимое цветение, их путаный на первый взгляд, но совершенно определенный и понятный строй и склад селения ничем не хуже и строя и красоты соснового саженого леса, через который только что она прошла. И она подумала: «Нет, в будущем все должно быть хорошо и не все будет построено рядами. А главное, высокое, здоровое, сильное разнообразие людской жизни, в которой главным должны быть талантливость и красота, — вот что в будущем будет главным. Ведь жизнь, как лес, нельзя посадить. Из самой себя она должна вырасти».

И тут Елена Сергеевна поняла, что она заблудилась. Поняла она это тогда, когда вдруг услышала пение петуха далеко от себя в стороне. Выходило, что шла она не туда, куда следует. Она повернула было туда, где слышала только что пение петуха, но минут через десять услышала пение петуха совсем с другой стороны. «Где он поет? — спросила она себя, не зная, куда теперь уже идти. — Если у лесника, то, значит, я ушла слишком далеко от сторожки. Если в лесничестве, то мне идти надо вот так». И она решила: «Пойду прямо и выйду на какую-нибудь дорогу. А то так до утра проплутаешь». И пошла между стволов так, как шла будто по темнеющим городским переулкам.

А пора в лесу была уже та сумеречная, когда и соловьи начинают петь во весь голос, когда комар прохватывать начинает вовсю, даже через одежду, и все в лесу холодает, и все обдается сыростью. Она шла, отмахиваясь от комаров сломленной кленовой веткой, стегала себя по ногам, на которые кровопийцы садились десятками, и скоро вдруг услышала в лесу музыку, доносившуюся откуда-то близко. Это ее удивило. Сначала она приняла ее за музыку «механическую», как Елена Сергеевна называла часто радиоконцерты. Но чем ближе к звукам она пробиралась сквозь кустарник и между стволов, тем больше становилось ей яснее, что музыка эта лилась не из репродуктора, а из-под живых человеческих рук. Исполнялось что-то такое нежное, мелодическое, задушевное, что по временам только прерывалось, или, точнее, разделялось, бурными, протестующими, словно гневными аккордами, что Елена Сергеевна сразу поняла и определила одним словом — классика.

Она постояла, послушала и пошла прямо на музыку, как-то очень скоро очутившись на опушке против большого дома, в котором сразу узнала дом лесничего. Что она здесь очутилась, ее никак и ничто не удивило. Что у лесничего играли на рояле и что-то хорошее, не удивило тоже, потому что ей сразу как-то показалось — в таком доме так все и должно быть. Звуки лились из растворенного большого, но не освещенного окна, и потому, что в лес, под деревья, доходили только заглушаемые вечерней сыростью звуки, а изначальные, первые, все чистые и ясные слышались хорошо только внутри дома через растворенное окно, Елена Сергеевна подумала о теплоте и уюте в этом доме.

Она отвернулась от окна и вышла к крыльцу.

— Кто там? — спросил ее голос из полумрака.

На крылечке у жаровни сидел Тенин и еще кто-то. Перед тем как ее окликнуть, Елена Сергеевна слышала, как он сказал собеседнику:

— Коров такого количества, какое развели мы, люди, природой никогда не было предусмотрено. В древних, даже просто старых лесах и степях туров, зубров, бизонов и прочих парнокопытных не могло быть больше, чем определял это биологический закон жизни и развития. Помимо отмирания от старости или невыносливости тогда действовал, как составное этого закона, и волк, и другие хищные звери. Всё этим регулировалось. Теперь же мы создали такие стада и такую культуру заботы о них, что у нас коров врачи лечат. Количество коров настолько велико, что ради прокормления их отдавать под выпасы остатки былых лесов есть преступление, граничащее с безумством. Где же выход? Корм скоту не в лесу надо искать, а в поле и на лугах, которые надо восстанавливать во многих местах земли нашей, а не распахивать. Поле должно обеспечить корм скоту, а не остатки леса.

«Должно быть, опять кто-нибудь просит у него выпасов», — подумала Елена Сергеевна, которая знала о слабости Тенина воевать за лес, и подошла к крыльцу. А то, что Тенин давно объявил войну таким просителям, Елена Сергеевна знала также давно.

— Вот, — сказала она, подходя к Тенину, — заблудилась.

И, поздоровавшись, рассказала, зачем она в лесу очутилась и как прошла Каменную сторожку.

— Этому Анатолию придется выдать, — выслушав, заметил мрачно Тенин и сказал: — Ну пойдемте в дом, вас, наверно, комары съели.

Поднимаясь по ступенькам, она заметила, что собеседником Тенина был кто-то из Козловки, и догадалась, что в эту весну у Романова опять плохо с кормами, и прошла в дом.

Тенин провел ее в темный зал, где за роялем, кончив играть, в густых сумерках какая-то девушка перебирала ноты. Тенин щелкнул выключателем, и девушка, похмурившись от ярко вспыхнувшего света, повернулась к ним.

— Знакомьтесь, — сказал он, — племянница, пианистка, не знакомы?

— Нет, — ответила Елена Сергеевна и протянула девушке руку.

Та пожала руку и сказала:

— Аня.

Тенин усадил Елену Сергеевну в кресло у высокой кафельной печки с медными старинными отдушниками, и она почувствовала, что от печки тянет теплом. Дом, несмотря на устоявшуюся уже теплую погоду, еще протапливался. В нем было сухо, не пахло прелью, как всегда бывает весною, когда перестают топить. Тенин очень любил тепло и протапливал печи в доме даже летом, если начинались долгие, затяжные дожди.

Вошла в зал полная, давно уже остаревшая, но все еще живая, бодрая жена Василия Васильича, низенькая, сосредоточенная Варвара Самсоновна и принесла Елене Сергеевне пуховую шаль. Она молча накинула ее на плечи Елене Сергеевне, молча же и вышла. И Елена Сергеевна почувствовала, как хорошо ей сейчас у теплой печки после ходьбы по сырому и захолодавшему к вечеру лесу и как хорошо вот так жить в этом доме. Сильно чесались ноги, накусанные комарами, но почесать их, успокоить Елена Сергеевна находила неприличным. Она спросила Аню, что она окончила, долго ли училась и что только что играла. Аня отвечала, что играла одну из пьес Брамса, где и сколько училась, и Елена Сергеевна залюбовалась ее красивой, в строгой прическе головою и всею стройной ее фигурой, облаченной в белое, со вкусом сшитое платье.

— Не скучаете здесь? — спросила Елена Сергеевна. — Городских знакомых, наверное, здесь нет?

Аня отвечала, что в Белыни есть девушка одна из областного города, стажируется в музее, а так нет, районных городских знакомых у нее не имеется. Вошел Тенин со стаканом чаю и с вареньем в вазочке, поставил на столик перед Еленой Сергеевной чай и сказал:

— Как же нет здесь? А агроном наш, Головачев, разве не знакомы?