Василий Титов - Соловьи

— Леса все были тут, — рассказывала Авдеевна, — такие леса, что и елень не проходил их. Дуб да липа, дуб да липа, аж глазу от них больно глядеть. Словом, места за всякими вехами и метами, ничьи места, нету вкруг вешек ничьих. Теперь голо тут, под Агаповом-то. А по мальству я и сама помню — были тут знатные, еще остатние дубравы от тех лесов. Вот и осел Агап со товарищи тут в ухороне. Попервоначалу, когда селения наши пошли, они завешкинскими назывались, потом невешкинскими, а потом кто-то влепил нам, мол, медвешкинцы вы, да и так и пошло, так и по сю пору мы — медвешкинцы. А впоздне, за Агапом впоздне, подвалили к нам и еще люди из Брынских мест, из Калуги. Коли про разбойников от кого сказки услышите, так это от них, от брынских, у нас завелось. У нас разбойников тут николи не было. А потом нас, при Катерине, что ль, в государственные забрали. А старосельских по фамилиям узнавай.

И начинала Авдеевна перечислять коренные фамилии да семьи. И перечислив, спрашивала:

— Ай, спеть каку́ стари́ну?

И пела глухим, но все еще как-то сохранившимся, довольно чистым низким голосом, стараясь передать и мелодию, и слова песни:

Кончив песню, смеялась:

— Ну, то за годами, теперь такого нет. Уж ежли что и несут в сельпу, так свое, заработанное. Теперь мужик сознательнее стал.

Вот такое еще знатьё было у Авдеевны.

А главное знатьё ее, Авдеевны, за чем не раз наведывалась к ней Елена Сергеевна, было то, что травкой малярию и самые страшные рваные раны лечить умела.

Как-то, еще эмтээсовскому, трактористу Авдотке Кузнецову на механическое точило в полевом вагоне-мастерскои рукав намотало — задел за сеченую гайку, что наждачный круг на оси укрепляла, — и сорвало вместе с рукавом лоскут кожи от плеча до локтя эдак в ладонь шириной. Прикинув, куда ближе ехать — в Порим ли, в больницу ли к Елене Сергеевне, махнул, особо не рассуждая, через поле на тракторе Авдоким прямо в Агапово. Авдеевна у двора гусиную толоку золой посыпала. Авдоким чуть крыльцо не своротил, как вывернулся из-за угла избы, да и Авдеевну перепугал порядком. Авдеевна, как пришла в себя и как увидела лоскут кожи на левой руке парня, что вместе с лоскутом рукава у локтя на руке трепыхался, сразу сделалась большой и строгой. Побежала Авдеевна в избу, вышла с полотенцем и со склянкой в одной руке, с четвертинкой в другой и сказала:

— Отхлебни-ка глоток, два и не гляди, что делать буду.

Авдоким четвертинку ополовинил, поставил у сиденья и отвернулся. А Авдеевна только всего и сделала, что обрезала ножницами у него весь рукав, швырнула в сторону и давай смазывать жидкостью из склянки по краям лоскута кожи и по краям обнаженных мускулов. Смазав, Авдеевна наложила лоскут Авдокимовой кожи на прежнее место, туго обмотала руку от плеча до локтя полотенцем и только тогда сказала:

— Выходи. Иди в избу и спать ложись.

Когда на шестой день узнала об этом Елена Сергеевна и ринулась в Чёртовку отыскивать дом Кузнецова, он ей сам навстречу попался.

— Не ко мне ли? Я Кузнецов-то.

— В больницу! — приказала Елена Сергеевна.

— В больницу? — отвечал Авдоким. — Так зачем же? Все уже как на собаке зажило.

Велев идти трактористу в избу и осмотрев его там, Елена Сергеевна была удивлена тем, что увидела. Лоскут Авдокимовой кожи как заново прирос к прежнему месту. Ни одного намека на нагноение, ни одного кровоточащего края. Только от локтя до плеча по краям лоскута розовый, еще совсем нежный лежал рубчик, словно розовым проведенный.

Елена Сергеевна прямо от Кузнецова в Агапово заторопилась — и к Авдеевне.

— Ну скажи, Алена Авдеевна, чем же это ты трактористу руку-то залечила?

— Чем, чем! — отвечала Авдеевна. — На все знатьё нужно. Травкой, напаром вылечила.

— Да что за травка-то? — допытывалась Елена Сергеевна.

— А нецветуха, травка такая есть.

И показала листья да корешки сушеные. По листьям и корешкам трудно было определить, что за растение для лечения применила Авдеевна.

А та продолжала:

— А это вот травка дробная, тоже нецветуха, ею трясучку лечу, все как рукою снимает. Пол-литры напару из нее выпей — и нет твоей трясучки, малярии этой самой у больного.

Но и «дробную» эту травку узнать Елене Сергеевне не удалось — сухие, изломавшиеся листочки ни на что не были похожи. Понюхать, так просто сеном пахнет!

Тогда в тот же час Авдеевна предложила Елене Сергеевне сходить за травками и, собравшись, но не как-нибудь, а как в гости, и не к ближней родне, прихватив с собой и горбушечку хлеба и бутыль кваску, и стаканчики, повела Елену Сергеевну полями и через дубравы на тот конец долгого Медвешкина, где была больница и жила сама Елена Сергеевна. Шли долго. День был июньский, в начале месяца, жарковатый. В полях цвела рожь. На каждом колосе висели желтые, чуть заметные сережки.

— Ветру бы надо, пра́хового ветру, — говорила Авдеевна. — Ишь сколько праху-то на колосьях, его бы разнесть по полю надо.

Елена Сергеевна поняла, что Авдеевна прахом называла цветочную пыльцу, и отсюда догадалась, о каком праховом ветре говорит она — о легком, чуть веющем, невысоком, таком, что взвеет пыльцу над полем, взвесит ее в самом себе, и висит она над полем тогда желтой пеленою и садится медленно на колосья, на едва приметные материнские их цветки.

Привела Авдеевна докторшу в Долгий лог, тот самый лог, что лежит в конце Долгой дубравы, который так потом полюбился Елене Сергеевне, где всю весну и лето полно разных цветов и трав. Косили этот лог лесники для себя поздно, давали травам хорошо обсемениться. И присели они с Авдеевной в «тенёк», так Авдеевна сказала.

— Присядем в тенёк — под орешник.

И отдохнули. Хорошо было в логу. Солнце накидало на платье Авдеевны пятачков, пятачки и блики бегали по ее морщинистому лицу и морщинистым рукам, и казалось Елене Сергеевне — сидит под этим кустом орешника, опустившись в цветы, не Авдеевна, старая жительница старого Агапова, а сидит под орешником сама мать русской земли, вечная хранительница ее, вечная работница ее, и в горе и в радости простая и величественная.

Потом Авдеевна в ряднинку, в которую был завернут хлеб, легко нагибаясь и разгибаясь, собирала травы, а Елена Сергеевна помогала ей. Когда у нее набралось всего достаточно, сели закусывать и разбирать травы. Ели хлеб, запивали кваском из стаканчиков, что стопки напоминали и что с собою захватила Авдеевна. Потом Авдеевна, когда разбирали разные стебельки и цветочки, показала ей свою травку-нецветуху. Маленькие ланцетообразные листья. Если с корнем выдернута — корень не толст, не глубок, с хвост мышиный, а листьев всего три. И Авдеевна толковала: