Василий Титов - Соловьи

Или вот, давно ли, кажется, был культурный поход в деревню, когда ломались вековые устои мракобесия, суеверий, бескнижия, неграмотности, поповщины, межевой отчужденности, шагавшей по деревням чуть ли еще не со времен Мономаха. Все, что надо было сделать, было сделано. Газета, изба-читальня, радио первыми нанесли этой старине решительный удар. А теперь молодые поколения смотрят на этот поистине грандиозный тогда шаг, как на маленький эпизод родной истории, и даже смеются, когда видят где-либо в деревне еще живущую, но давно замшелую избу-читальню, прародительницу теперешних сельских клубов и Дворцов культуры.

Или вот когда-то в пору военного коммунизма на селе продразверстка существовала. Продразверстка эта была заменена позднее продналогом. Что тогда значила эта продразверстка для мужика-единоличника, какое облегчение принес мужику продналог, что произошло после этого в деревне? Историки, разбирая причины и следствия, могут последовательно восстановить, почему она возникла, почему была отменена и значение всего этого для того времени, давно прошедшего, но последовательно же и входящего во всю историю развития нашей страны. Но для будущих поколений все это будет только эпизодом, имевшим место в нашей истории, не более. Острая значимость этого события для них будет неощутима, от него для них останется только обнаженный смысл.

Возможно, то же самое произойдет и с тем близким к нам временем, что пришло в нашу деревню после тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, когда в деревне явный упадок был открыт. Может быть, историки грядущего времени тоже не много отведут места таким явлениям этих близких нам лет, как хотя бы отмена налогов на личные хозяйства колхозников, как хотя бы отмена шестиценья на продукты сельского труда, стоявшего между производителем и потребителем глухим и неумным барьером, как хотя бы повышение закупочных цен на товары сельского производства и передача техники в руки словно реабилитированного, как бы вновь восстановленного в правах пахаря, который до этого был уставным придатком громоздкой и многопожирающей машины, что называлась МТС.

Но какое там место ни отведут историки этому явлению в жизни деревни нашего времени, значимость его останется, не развеется, потому что это тоже веха в жизни народной, мимо которой пройти нельзя.

Павел Матвеич деятельность свою в облисполкоме начал именно в эти годы и под звук топора плотника, и под звук мастерка каменщика встрепенувшейся от уныния деревни и был всему свидетелем. Но каким?

Встав опять на свою серединку, положив по старинке опять за правило настраиваться на антенну, на антенну, на какую нужно будет настраиваться, он решил: «Я еще не жил. Буду жить!»

И начал жить.

В облисполкоме присматриваться к нему скоро перестали, стали прислушиваться. Говорил Павел Матвеич только дельные вещи, и все эти вещи казались всем значимыми. Выступать он не любил, говорить тоже. Но если выступал, то говорил вещи продуманные и обоснованные. Он много ездил по районам, знакомился с хозяйствами и всегда привозил уйму соображений, которые требовали реализации. Он не настаивал на реализации их тут же, но всегда ставил какие-либо перспективные задачи, к решению которых возвращаться было необходимо. Полем деятельности его опять была агрономия, но к этому теперь прибавлял он расчетливый хозяйский довод там, где находил нужным, и всегда, как ему казалось, рассматривал любое дело с принципиальных партийных позиций.

Но, сказав однажды себе: «Я еще не жил. Буду жить!», он совсем не думал о какой-либо своей глубокой принципиальности, а просто решил не забывать о себе, и что можно было прикопить, «припу́тать» — выражение бабки его деревенской, свойство и его языка, — он прикапливал и припу́тивал жадно и смело, и скоро достиг во многом успеха.

Отсылая часть заработка дочери своей Вареньке — в этом он был и теперь до предела пунктуален и точен, — другую, оставшуюся, клал он на сберкнижку, восполняя недостачу на прожитие частыми и длительными командировками. Случалось заболеть, болел долго и охотно, говоря: «Пришло время болеть и мне». А чаще всего у Павла Матвеича стали к этому времени побаливать ноги.

В первый же год службы в облисполкоме Павел Матвеич впервые в жизни отправился на курорт. Доктор Мавзолин, который курировал его, рекомендовал Павлу Матвеичу туристский лагерь или простой дом отдыха в сосновом бору. Но Павел Матвеич выбрал Сочи и поехал туда ради интереса. Лечиться Павлу Матвеичу нравилось потому, что для этого все было создано на новом месте работы, а не лечиться было как-то неудобно: все сослуживцы лечились охотно и много.

Что же касается службы, то для него важно было именно служить. Ему нравилась не сама служба, а процесс службы, не то, чему он служил, а то, как проходил процесс службы, ее течение. В этом течении службы он старался решать многие вопросы, которые вставали перед ним, и это течение службы, и эти вопросы постепенно становились и содержанием его жизни.

На Павла Матвеича было возложено общее руководство делами агрономии в хозяйствах области, и он с удовольствием тратил время на то, чтобы знакомиться с хозяйствами, по возможности влиять на дела агрослужбы, делал из этого общие выводы.

В эти годы вновь пошел процесс укрупнения колхозных хозяйств, уже не карликовых, но все же и не очень больших. И Павел Матвеич, как ему казалось, наилучшим образом давал рекомендации, учитывая, конечно, и почвенные и экономические условия, для объединения их. Процесс был не скорый, но и не медленный. Павел Матвеич работал над проектом таких объединений в районах, ему предложенных, именно в тех, которые он уже несколько знал, и работал перспективно, не забывая того, что процесс этот имеет и политический смысл. Выступая, он говорил об этом, хоть и без этого всем было ясно, что это так.

По второму году на новой службе Павел Матвеич поехал лечиться в Кисловодск. Этот год можно считать годом начала его новой семейной жизни потому, что там он встретил Эльвиру, свою вторую официальную подругу, с которой, несмотря на то что она была из того же облцентра, знаком до этого не был. Он даже не встречал, не видел ее в облцентре, видимо потому, что правого крыла здания облисполкома никогда не посещал, а Эльвира-то там часто и бывала по делам службы, а именно в облоно.

Знакомство это произошло в Кисловодске, в «Храме воздуха», на высокой горе, куда Павел Матвеич поднялся после углекислой ванны. Наверху, близко к обрыву, стояла не молодая, однако и вовсе не старая, лет средних, довольно красивая женщина. Ветер красиво относил ее безрукавное цветастое платье и обнажал выше колен полные ее ноги. Все же лица женщины совсем не было видно, потому что стояла она к Павлу Матвеичу вполоборота и глядела на угасающий закат.