Василий Титов - Соловьи

Да, свои рекомендации Павел Матвеич считал в ожидании новых решений в вопросе поворота к деревне лицом очень важными.

«К моим рекомендациям надо приучить людей. Лишь только навстречу им придут на деревню ожидаемые блага — удобрения и машины, все и пойдет в ход, все тогда и поймут, к чему они. Но надо вожаков перешерстить, чтобы добиться этого».

Примерно так дела колхозные в это время понимал и Платон Порываев. И у него в хозяйстве могло быть все гораздо хуже в это время, чем все у него было. Мог и он остановиться на межени и осохнуть. Но многолетний опыт ведения хозяйства в «Заветном», изворотливость, хозяйская сметка, его знаменитая записная книжка — все держало его на месте и место возле него так, что в «Заветном» уже и кукурузный силос обильный был, и стадо множилось, и прибыли считались давно с каждых ста гектаров угодий и пашни. Но о вожаках колхозных, которых всех до единого знал по области, он так не думал. Да и в адрес Павла Матвеича у Платона Кузьмича были не те мысли, чтобы обидеть его, очернить его дело. Ему просто хотелось сказать Головачеву: «Брось ты учить мужика сейчас пахать да рекомендовать ему удобрения, каких у нас нет. Ты научи его хозяйствовать, научи считать, научи как можно лучше использовать пашню и землю. Вот в чем сейчас главная учеба, а не в агроминимуме. А то и просто не мешай ему, он сам многое сумеет сделать». Эти мысли свои при удобном случае Порываев и хотел высказать Павлу Матвеичу.

Но не так понимал Порываева Головачев. Уже в том, что сказал ему Порываев, когда Павел Матвеич навестил его, почувствовал он личное оскорбление, а за ним и тревогу. Покуда Павел Матвеич для себя лично мало чего достиг. Москва была еще далече, но все же все то, что было достигнуто, надо было держать крепче, отстаивать.

И, забыв о том, что все настроения, что весь холодок, начавший окружать его, как фигуру, деятеля, появился в результате некоего всеобщего заторможения в делах деревни, он сосредоточил свое внимание на возможном нападении Порываева и стал готовиться и к нему и к тому, чтобы перешерстить вожаков, встряхнуть дела колхозные. Не его дело, правда, было это встревание в подбор руководящих работников для колхозов, но Павел Матвеич видел в этом не только заботу партийных организаций области, но и свою. Учитель Сурмилин из «Одинцова», инженер-электрик Серебнов из «Большевика» не давали ему покоя, как «неумехи», постоянно. Список таких вожаков он стал наращивать, и у него набралось «таких» не мало. Надо было подготовить мнение о них, чем и занялся Павел Матвеич.

Он опять зачастил, и небезуспешно, к Протасову, зачастил к Кутафьину, и дело пошло. Вдвоем с Килковым они готовили к этому и Ивана Иваныча Глазырева, и так, чтобы вся эта подготовка не имела огласки. Килков целиком был на стороне Павла Матвеича и хорошо поддерживал его, лишь заходил разговор о «неумехах». Так скоро стало ясно, кого куда передвигать, кого совсем отстранять от дела. Анатолий Васильич Протасов совсем не противился этой активности облисполкомовских работников, наоборот, считал ее более полезной и плодотворной, чем работу своих инструкторов и работников такого же отдела.

Тут сказывался в Протасове старый его недостаток. До войны он был довольно долго на партийной работе в одном из промышленных районов Урала. Сельского хозяйства он не знал, да и было оно в тех местах незначительно. И с годами из него вырабатывался руководитель промышленного типа. Секретарствовать стал Анатолий Васильич в самую войну все на том же Урале. Когда же в конце войны пришлось ему передвинуться в эту область, она почти что целиком оказалась сельскохозяйственной. Заводы строились, много заводов, на местах оставались вывезенные во время войны предприятия с запада. Все внимание и энергию сосредоточил он на новостройках и людей своих, обкомовских работников, воспитывал и нацеливал применительно к этим задачам и нуждам. Потому и считал он, что исполкомовцы лучше знают деревню, чем обкомовцы, потому во многом он доверял им и Павлу Матвеичу, считал которого, помня его минувшую должность, работником деловых качеств.

Совсем неясен для Павла Матвеича был вопрос только с Порываевым, и потому лишь, что тот замкнулся и больше не высказывал своего мнения о деятельности Головачева. Но вот тут опять сказывался если не мстительный, то совсем эгоистический характер Павла Матвеича. Если все, что делал для села, включая и агроминимум, Головачев искренне считал необходимым государственным делом, то, когда встал вопрос о возможном противоборстве со стороны Порываева, Павел Матвеич все свои государственные соображения отодвинул на второй план. Он так продумал, что касается Порываева и его возможной атаки, так застраховался от удара с его стороны, что ему казалось — разве только авторитет Платона Кузьмича поможет ему, Платону Кузьмичу, удержаться на месте. Но и тут Павел Матвеич ради того дела, какое он задумал, особых преград не видел.

Ну что ему, в конце концов, был Порываев? Порываев в глазах Павла Матвеича был вожаком старого типа. Он умел ладить со всеми в области, умел изворотливо сеять не то, что ему по планам спускали, а то, что считал нужным, и его покрывали. Известно, что в области не было равных хозяйств. Известно, что в области было больше плохих, чем хороших, хозяйств. А среди хороших высились маяками показные хозяйства, которым уделялось больше всех остальных внимания. Правда, эти хозяйства и выручали часто. Иное такое хозяйство иногда за полрайона отчитывалось продукцией. Да зато уж потом им награды. Кому ни кирпича, ни леса, этим всегда все в первую очередь.

Таким хозяйством, выбивающимся на новую дорогу в эти новые времена, считал Павел Матвеич и «Заветное» с его председателем Платоном Кузьмичом Порываевым.

У него, у Порываева, уже вовсю и кукуруза шла, у него, у Порываева, уже и дойных коров перевели на стойловое содержание, у него, у Порываева, уже и на трудодни помесячно начали платить. А ты вот, Платон Кузьмич, похозяйствуй на песках в «Большевике», где засел этот болван Серебнов, который решил отыгрываться на овцах. У него хлебов в платок завернуть, а он на рамбулье нажимает, на шерсти овечьей хочет вытянуть хозяйство.

За колхоз «Большевик» Павел Матвеич постоянно боялся. Хозяйство это было немощно не столь от нерадения колхозников и руководителей, сколь от того, что испокон веков на песках в этих деревнях жили на арбузе и картошке. Пески, малость суглинков да заболоченные поймы были в его владениях. Так уж когда-то скроили его местные руководители, что иного клина земли у него и не было.

Серебнов — тридцатитысячник. Серебнов, инженер-электрик, добровольно поехавший в «Большевик» хозяйствовать, сказал, что хлеба он много не даст. Он сказал, что нажмет на животноводство и так поведет дело. Ему не мешали, его поддержали, и он сразу взялся за овец. Накупил рамбулье, стал множить их, купил стригальную машину.