Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Что? — так и подскочил от нетерпения услышать обо всем Маматай.

— Ничего удивительного, — задумчиво повторил Жапар-ака. — Иван Васильевич начал трудовой путь, как и отец его, ткачом… Традиция у них такая, семейная… Потом призвали его в Красную Армию. Так стал он военным курсантом. А тут и война подоспела. Молоденький лейтенант Кукарев был направлен сюда к нам в распоряжение генерала Панфилова, формировавшего дивизию…

— Вот ведь как бывает, — буквально сгорал от нетерпения Маматай. — Здесь вы и познакомились?

— Ну, конечно, Маматай! — сказал Жапар, радуясь молодому азарту парня. — Вот ведь какой догадливый, — прибавил Жапар-ака с необидной насмешливостью. — Здесь, в Средней Азии, и познакомились, а потом — под Москву… Осенью сорок первого…

Жапар вдруг замолчал. По лицу, суровому и горестному, было видно, как далеко он сейчас сердцем и мыслями. И Маматай не решился окликнуть Жапара, напомнить ему о себе. Так они и сидели рядом, на одной скамье, но так недосягаемо далеко в своих думах и переживаниях.

Наконец Жапар-ака заговорил спокойным и даже каким-то отчужденным голосом:

— В середине февраля в одном из сражений наш батальон понес большие потери… Меня тяжело ранило в грудь, осколком разбило колено. Иван Васильевич взвалил меня на спину и пополз… Я ему приказывал оставить меня, так как не было надежды спастись обоим, но он упрямо полз и полз, а я чувствовал, что замерзаю от лютого мороза и сильной потери крови…

Видно, тащил меня Иван Васильевич всю ночь, так как очнулся я уже вблизи санчасти на рассвете. К нам спешили санитарки. Иван Васильевич помог им погрузить меня на машину, которая и доставила меня в один из московских госпиталей, где на мое счастье работала врачом мать Кукарева Варвара Петровна.

— Вот это да! — не удержался Маматай. — Попробуй придумай такое!..

— Если бы не Варвара Петровна, быть бы мне инвалидом… Она спасла мне ногу. А случай был тяжелый: раздроблена коленная чашечка и сильное обморожение… Отнеслась Варвара Петровна ко мне, как к родному сыну, старалась подкормить меня: то яйцо принесет, то еще что-нибудь… И это в такое-то время!.. Вот какая у Ивана Васильевича мать, Маматай!.. «Кушай, кушай», — а сама смотрит на меня с такой материнской жалостью, что я чуть не плакал от сочувствия и благодарности. Так вот, Маматай… Родные мы теперь на всю жизнь…

…А тем временем удлиненный, серебристый, как рыба, самолет, набрав высоту и описав плавный полукруг, устремился на запад, вслед за вечерним солнцем, заливающим горизонт алым спелым румянцем.

А вскоре между Маматаем и Жапаром-ака состоялся такой разговор.

— Маматай, хочу, чтобы узнал от меня первым, — сказал Суранчиев. — Заявление написал я в партком с просьбой освободить от обязанностей парторга цеха.

Начальник цеха от неожиданности заморгал ресницами:

— Да как же так, Жапар-ака?..

— Ничего, Маматай, справитесь и без меня. Старый я стал, за всеми, тем более за молодыми, не угонишься… Так вот, имей в виду. А на свое место рекомендую Халиду Хусаиновну. Думаю, что в рекомендациях она и не нуждается.

Халида Пулатова действительно в рекомендациях не нуждалась. Вся ее трудовая и партийная биография на виду: отличная ткачиха, спокойная, выдержанная. Посмотришь на нее и не поверишь, что недавно похоронила мужа, одна растит сына с дочерью… Не потеряла себя от горя, разве что стала более замкнутой и неприступной. Сколько раз Бабюшай говорила Маматаю: «Халида у нас — самая душевная и отзывчивая! Это только с виду она гордая». А Маматай все-таки долго не решался заговорить с ней о ее личных, семейных делах на правах друга Хакимбая и руководителя цеха…

Бабюшай помахала Маматаю рукой:

— Иди сюда, знакомься с новым нашим парторгом!

Маматай, смущенно улыбаясь, пожал руку Халиде.

— Видишь, какой начальник у нас робкий? — поддела его по-свойски Бабюшай.

Халида улыбнулась неожиданно просто и открыто. И улыбка у нее была красивая, молодая. Маматай с болью осознал, как рано овдовела она и как одинока в лучшую пору своей жизни.

Перехватив взгляд Маматая и поняв его настроение, Халида нахмурилась и заговорила о деле:

— Ну что ж, Маматай, давай знакомиться. Вот видишь, столько проработали бок о бок, а как следует друг друга не знаем.

— Авторитет у тебя огромный, Халида, и для меня большая честь работать с тобой…

Бабюшай весело расхохоталась:

— Можно подумать, что ты на собрании толкаешь речь, Маматай. Ладно, пошли обедать, а то так и простоим друг против друга весь перерыв.

Халида обратила на себя внимание Маматая еще тогда, когда после армии неотесанным юнцом появился на комбинате и стал предметом шуток у ткачих. Халида никогда не насмехалась над его неловкостью и стеснительностью. На Маматая она производила впечатление очень чистого и цельного человека, вот почему он нисколько не удивился, когда узнал, что Хакимбай выбрал ее себе в жены.

— Халида, как ты живешь? — запоздало поинтересовался Маматай, прося взглядом у нее прощения за свою нерасторопность и застенчивость.

— Здесь у меня старший брат… Служил на границе, женился на местной и остался насовсем. А родом я из Казани, там мать осталась… Приехала брата проведать, да так и осела здесь, сам видишь, — Халида положила свою маленькую ладонь на Маматаеву. — Да ты не беспокойся, Маматай, у нас все есть, живем с ребятами хорошо. — И вдруг резко отвернулась в сторону, чтобы тот не заметил ее слез: — А Хакимбая нам никто не заменит, так что и говорить о моей жизни…

— Халида, потому и не приходил к вам, чтобы не сыпать соль воспоминаний на сердечную рану… Много раз собирался, да так и не решился. Вот Бабюшай подтвердит… У вас, женщин, между собой это лучше получается… А я что скажу, чем успокою?..

Халида быстро взяла себя в руки.

— Ничего, Маматай, теперь мы с тобой в одной рабочей упряжке, так что и встречаться и беседовать будем чаще. Откровенно говоря, и задумываться о своем одиночестве некогда: работа, дети, общественные обязанности. Не забывай, — улыбнулась открыто Мама таю, — что перед тобой депутат горсовета. А теперь еще и парторг.

— Может, будет лучше, если мать тоже приедет сюда? Она работает?

— Еще совсем недавно была прядильщицей, а теперь на пенсии. Как видишь, и у меня семейная рабочая династия… И судьбу я, видно, материнскую унаследовала, что поделаешь… Отец на фронте погиб, мать одна нас с братом на ноги поставила… Когда она без отца осталась, ей, как и мне сейчас, было двадцать пять…

Маматай давно заметил, что Бабюшай всегда стремилась во всем следовать примеру своей старшей подруги, и радовался ее целеустремленности и точности в работе и цельности в отношении к жизни, к товарищам. Хотя ученический срок у Бабюшай давно позади и сама она — наставница, но нет-нет и оглядывается на Халиду, проверяя по ней свою работу и свою жизнь.