Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

— Давай лошадиное поручение, давай любое! — отвечаю я, думая о своем — о том, что куда бы я ни поехал, в Дагестан или еще подальше, я вернусь и увижу Кейпу. Она будет меня ждать, как ждут героя из дальнего похода.

— «Давай поручение»… Ребята, вы слышали? Что-то с тобой происходит, Асланов! Ехать на той неделе или позже, совхоз скажет когда. Только заранее подгони задел. За время поездки получишь по средней.

Я улыбаюсь своим мыслям о Кейпе. Хасан вертит головой, словно его худой шее тесно в галстуке, и с презрением произносит, призывая в свидетели ребят:

— Видели его душонку? Радуется, что ему по средней заплатят! Да ты, Шамо, за рубль удавишься, как Гиха и Сидор!

Я не слышу, как Хасан раскладывает мою душонку по полочкам, потому что спешу пробраться через упаковочный участок в свой цех, есть там такая незаметная дверь.

Мастер все же заметил, что я опоздал. Ничего, пусть ругает. Пусть говорит мне что хочет, и в начале смены, и в середине, и в конце. Пусть думает, что у меня идет стопроцентное восприятие информации.

А я знаю только одно: над моим станком торчит небывало прекрасное украшение — потемневший голый стебелек лугового цветка.

Сразу после смены, едва прибрав рабочее место, я бегу самым кратким путем на фабрику. Снова через заводской забор. Потом через луг. Одолеть косогор можно быстро, если бежать между картофельными полями.

Колонна тупоносых автобусов уже выстроилась перед проходной. Многие девушки вышли, чтобы успеть занять места получше. Кейпы среди них нет.

На скамейках перед проходной уже сидят ребята. И наши заводские и не наши. Они развалились с безразличным видом, глазеют на небо, на озеро — куда угодно, только не на двери проходной. Однако стоит хлопнуть дверям, как все головы слегка поворачиваются туда. Каждому кажется, что это незаметно, но когда смотришь со стороны, то здорово видно, куда держат равнение ребята.

Пожилой сторож с белым, бескровным лицом и в войлочной шляпе-«лопухе» обходит ряды, постукивая палкой по асфальту. Я подхожу поближе, чтобы примкнуть к нашему НП — наблюдательному пункту, и слышу, как ворчит сторож:

— Слетелись, словно мухи на мед. Неужели нельзя чуть-чуть больше достоинства иметь? Хоть бы пожилых женщин постыдились!..

Заметив меня, сторож приставляет ладонь к глазам:

— Еще один? Новенький! Ну давай, давай, становись и ты в почетный караул. В мое время и получше бывали девушки на свете, но мы им столько чести не воздавали. А все равно своих невест находили!

Ребята видят, что я краснею, спешат на выручку:

— Да он же товарища пришел повидать! Что у вас тут, колония, что ли, закрытая зона?

— Да пропади вы пропадом! — сердито отплевывается сторож. — Откуда у вас столько товарищей на женском предприятии? Я иной раз по всей фабрике пройду и не нахожу, у кого прикурить. В юбках все ваши товарищи, бездельники вы этакие! Зона не зона, а директор ругается, что из-за вас утечка кадров может произойти: один старик уже испугался этих ваших смотрин, забрал внучку с фабрики. Поняли, в чем дело?

Никто из нас не слушает его, потому что широкие двери фабрики то и дело выпускают девушек. Стаю за стаей. Успевай только не прозевать нужное тебе лицо. Самое дорогое и близкое на свете.

Платья и косынки девушек такие яркие и разноцветные, что рябит в глазах. Будто не с фабрики выходят девушки, а из театра. Одна наряднее другой.

Перебираешь речную гальку, сверкающую, чистую, влажную. Каждый камешек по-своему красив, но ты даешь им течь, шуршать по ладоням и соскальзывать в волну. Лишь бы не упустить тот единственный, который ты ищешь среди камешков.

Где же в этой толпе девушек то единственное для меня лицо?

Не ошибся ли Мути? Может быть, она совсем и не работает на фабрике, приехала на денек, а Мути спутал ее с кем-то!

Вот она, Кейпа! Она идет под руку с какой-то девушкой. Шепчутся на ходу, поправляют косынки. На Кейпе простое клетчатое платье, а кажется она наряднее всех. Из-за того, что такая улыбка? Я не видел раньше у нее улыбки. Как смеется, видел, только не помню, какое у нее было при этом тогда, в скверике, лицо. А улыбка делает ее лицо очень добрым, таким добрым, что страх уходит у меня из сердца.

Подруга слегка толкает Кейпу локтем в бок: наверное, заметила, какими я глазами на Кейпу смотрю.

Кейпа нахмурилась и обвела взором наш наблюдательный пункт.

Я успеваю спрятаться, потом вспоминаю, что в моей яично-морковной кепке все равно не спрячешься.

Я выглядываю из-за чьей-то головы, и мои глаза на миг встречаются с глазами Кейпы.

Всего на миг. Но мне кажется, что я плыву с этой девушкой давно-давно по тихому озеру, влажные ветви свисают над водой, касаются наших лиц. «Я хочу изредка видеть тебя и думать о тебе, не запрещай же мне…» — ничего, кроме этого, не могут сказать мои глаза. Пусть же она не перечеркнет улыбкой или смехом мою маленькую просьбу…

Подруга Кейпы хихикнула и быстро закрыла носовым платочком лицо. Но Кейпа не поддержала этого смеха, не улыбнулась. Она прошла мимо меня серьезная и задумчивая.

Теперь мне оставалось увидеть, в какую машину она сядет. Если вон в ту, значит, поедет к улице, на которой живет Замир. И тогда я самый счастливый человек на свете: может оказаться, что Кейпа всего лишь родственница Замира, иначе она ведь не может жить в его доме.

Нет, она проходит к следующему автобусу… Этот пойдет мимо автостанции. Может быть, девушка каждый день уезжает в Грозный? Живет там?

Нет, подруга тянет ее дальше, и они садятся в автобус, который покатит мимо нашего завода к центру Дэй-Мохка. Я тоже имею право сесть в этот автобус. Но я этого ни за что не сделаю, меня обожжет взгляд Кейпы. Ведь она уже так много позволила мне…

Я долго провожаю взглядом автобус, завидую всем, кто едет в нем вместе с Кейпой.

Разъехались все машины, повезли девушек кого в дальние аулы, кого в ближние, кого в городок. В одиннадцать разных мест, откуда в понедельник все опять съедутся сюда. Ранним утром в понедельник автобус снова повезет Кейпу мимо нашего завода, мимо моего общежития. Я обязательно увижу девушку, я буду ждать возле дороги, кто мне это запретит? Прожить бы как-нибудь этот долгий вечер и предстоящую длинную ночь… И еще потом два дня!

Наш почетный караул медленно расходится; пустеет площадь перед фабрикой. Сторож кричит нам вслед:

— Куда же разбегаетесь, джигиты? Подождали бы, я вам ваших товарищей пойду вызову, если сумею найти их на фабрике…

Он хохочет. Не знаю, как другие ребята, а мне становится тошно. Злой или очень скучный человек этот сторож. Никогда не знал он любви. В его время еще могло ведь случаться, что парня даже не спрашивали, кто дорог его сердцу.