Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

Страшное это дело — пустой дом. Хорошо, что хоть огород живым выглядит. Бурьян уже силу набрал. Молодец дедушка, сделал новые черенки для тяпки, для лопаты, топор хорошо насадил. А на крышу не смог залезть.

Отслужу в армии, построю хороший дом вот на этом месте. Пусть он станет как бы памятником моей матери. А пока надо бережно смотреть и за этим двором, Марзи прав. Мать так гордилась нашим убогим жилищем, потому что возвел его я. Ей не довелось дожить до самого простого, о чем вправе мечтать каждая мать: увидеть, как сын вводит в дом невесту.

Я не могу представить себе Кейпу в этом жилище. Да кто сказал, что она когда-нибудь будет моею, со мною? Мы с нею еще и трех слов подряд не сказали с тех пор, как она появилась в Дэй-Мохке…

Завтра, в субботу, я поработаю на огороде, полажу по крыше, а потом смотаюсь на мотоцикле в городок. Поезжу там по улицам: вдруг увижу Кейпу? Правда, Алим-Гора предупредил, что всем нам, участникам похищения, некоторое время лучше нигде не показываться, пока родственники невесты не остынут. Я все равно не утерплю, съезжу в городок.

С этими мыслями я лег спать. Капала сквозь прохудившийся потолок дождевая вода. Тоскливо падали тяжелые капли в стоявший на полу таз. И сквозь этот мерный звук мне слышался голос матери. Она упрекала меня за то, что я стал таким беззаботным хозяином.

…Проснулся я очень рано, часов в пять. Пришлось даже зажечь лампу. Мы с матерью не успели провести свет. Керосиновая лампа у нас была одна на обе комнатки. Окошко в стене, которое я пробил, а лампа стоит в этом окошке и дает свет обеим комнатам. Так бывало в старину в любом горском доме.

В общежитии я так рано никогда не просыпаюсь, если не разбудит жалобная гармошка, на которой играет Губати. Наверное, в деревне совсем по-другому идет время. Здесь не можешь долго спать. Здесь во мне просыпается человек, который в детстве знал крик петухов. Ни петуха, ни курицы — никакой живности в этом опустевшем дворе давно нет, но есть тень матери. Она, мать, позволяла мне зимой долго спать, а летом, во время каникул, я просил ее всегда будить меня пораньше, чтобы я мог пойти с ней на совхозное поле. Верно говаривает Марзи, что малому мать нужна только для тела, а взрослому — для души… Очень мне тоскливо без матери!

Соседские гуси забрели на наш огород. Я рад, что вижу хоть такую жизнь. А все же дыры в плетне заделать надо…

Потом я часа два пропалываю картофельный участочек. Потом меняю ненадолго занятие — разрыхляю приствольные круги деревьев в саду.

Пришли от моей тетки звать меня завтракать. Она, моя родственница, живет неподалеку. Наскоро поев, я беру топор и иду через селение. Надо добраться до ближнего леса, срубить прочные жерди, чтобы подпереть кое-где слишком легкие, ненадежные стропила крыши. Тогда шифер прижмется поплотнее, дождь не будет протекать на потолок.

…Все мои хорошие и неторопливые планы рухнули возле колодца. Около сруба сидел на чурбачке пожилой человек и дрожал мелкой дрожью. По небритому лицу, по седой щетине стекает пот, а худые острые плечи трясутся в ознобе. Это при таком ярком солнце. Знаете, как припекает после ночного дождя?

Я спросил у ребятишек, кто этот больной и почему он сидит здесь.

— Он не больной! — засмеялся мальчишка. — Это дагестанец Бада́ви; наш квартал нанял его чистить колодец. Он сейчас погреется и полезет опять туда. Вредный старик: никому не разрешает спуститься в колодец. Мы хотели со дна звезды увидеть. Говорят, из колодца и днем видны звезды…

Я подошел к дагестанцу. Он лишь чуть поднял на меня глаза. По-моему, даже они у него замерзли. Стуча зубами, Бадави сказал мне, едва-едва раздвигая губы в улыбке:

— Оч-ч-чень холодни земля, воллахи. Здесь, наверху, земля тепли, а внутри оч-ч-чень холодни…

— Идем, я отведу тебя в какой-нибудь дом, погреешься.

— Нельзя, парень… Работать надо. Людей без вода сидит. Пасиб тебе…

Ветхая, грязная рубашка из желтоватой бязи так и прыгает на его впалой груди. Вместо пуговиц — тесемки, ворот распахнут. Старик попытался завязать эти тесемки, а пальцы не слушались. Как и наши старики, он при виде чужих смущался своего голого тела.

— Сними телогрейку, зачем ты ее сырую на плечи накинул? — И я потянул с него тяжелую телогрейку, набросил на его худые плечи свой пиджак.

До того мне его жалко стало, когда он старался завязать тесемки своей бязевой рубашки… Неужели в моей деревне так очерствели люди? Неужели никто в ближних домах не догадается согреть этого человека стаканом чая?

Я кинулся к ближнему двору. У самого плетня копошилась дородная курица. Я удачно схватил ее за ногу. Она подняла такой крик, что на крыльцо выскочила молодая толстая женщина.

Я в этой части нашего большого, в тысячу дворов, села мало кого знаю, а эта женщина совсем незнакомая. Наверное, невестка старого Бунхо́? Была у них тут, говорят, свадьба, я помню.

— Иппали! — издала она возглас изумления. — Ты что это там у нашего плетня вытворяешь?!

Я поздоровался, извинился и попросил:

— Не сваришь ли эту курочку вон тому дагестанцу? Его только бульоном можно согреть.

Она сбежала с крыльца, глянула поверх плетня на курицу, трепыхавшуюся в моих руках, и вскрикнула:

— Так это же наша!

— Я возьму у своей тетки, принесу тебе сегодня же другую взамен. Пожирнее этой будет…

— Не знаю, чей ты такой бессовестный… Отпусти курицу скорее, пока я мужчин из дому не вызвала!

В дверях дома показался и медленно ступил на крыльцо, опираясь на кизиловую палку, белобородый Бунхо. Он сделал чуть заметное движение кончиком палки; женщина отпрянула назад и прилипла к стене затаив дыхание.

— Чей ты, мальчик? — спросил Бунхо, прищурив умные глаза. — А-а, Марзабека внук… Значит, не из худших! Как там этот старый волк [7] Сравнение с волком — олицетворением бесстрашия и дерзости — считается у чеченцев и ингушей лестным. поживает? Давно я его не видел. Ну-ка, сделай услугу моему двору, мальчик, если тебе нетрудно: зарежь вон там под навесом эту курочку. Не забудь только трижды молитву сказать, прежде чем ножом коснешься. Этот дагестанец ведь мусульманин, для него тоже грешно резать живность без молитвы…

Я кинулся к навесу, курица в моих руках обреченно кряхтела, а я слышал слова старика, обращенные к невестке:

— Быстро приготовишь курицу и накормишь дагестанца. А пока будет вариться, пройди по кварталу, передай мои слова: пусть все по очереди режут дагестанцу кур, чтобы у него каждое утро и вечер было горячее. Пока курица варится, отнеси ему чайник чаю. Иди, ты свободна.

Она забрала у меня зарезанную курицу, с оглядкой на старика прошипела мне:

— Чтобы ты сгорел! Самую лучшую поймал. Выслеживал, да?

Старик похвалил меня: