Анатолий Соболев - «Пятьсот-веселый»
- Название:«Пятьсот-веселый»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:1986
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Анатолий Соболев - «Пятьсот-веселый» краткое содержание
Как бы то ни было, случайная встреча отбросила рассказчика в юность, когда в феврале 1943-го в глубоком забайкальском тылу он вез раненого друга в госпиталь на «пятьсот-веселом» едва ковыляющем поезде…
«Пятьсот-веселый» - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Я тоже на пропитанье добываю, — миролюбиво ответил старик. — У меня два сына погибло.
— Где? — прожег его взглядом инвалид.
— Знамо где. На войне.
— Врешь!
— Пошто вру?
— А по то, что так спокойно про убитых сынов не говорят. Ты, старый хрыч, не из кулаков будешь, случаем?
— С чего ты взял? — насторожился старик.
— Да уж больно похож. Таких мироедов на плакатах рисовали, — не унимался безногий.
— А ты на кого похож?
— Я — на обрубок, — зло ощерился инвалид. — Не видишь разве?
Я не понимал, чего они озлобились друг на друга. Приютил их, а они сцепились, как кобели. Дед и вправду был похож на кулака — таких я видел не только на плакатах, я их насмотрелся и в своем селе. Но мало ли на кого похож человек! Не казнить же его за это. Да и какой он мироед, этот дед! У него вон руки трудовые, кожа мозолистая — собаке не прокусить.
На безногого я старался не смотреть, мне было не по себе от его укороченного наполовину туловища. Он сидел на каком-то тряпичном сиденье, как в гнезде. Тележка была пристегнута к обрубленному и когда-то, видать, сильному телу ремнями, как портупеей — крест-накрест. От движения поезда и тряски инвалид все время дергался вместе со своей тележкой, ездил возле печки, пока не установил тележку поперек движения вагона. У него были истощенно-бледные и обметанные жестким черным волосом щеки. Пронзительно-светлые глаза его жили отдельно от задубевшего на морозе лица. Глаза торчали, будто сучки, и я все время напарывался на них. Руки его были широкими и как из чугуна литыми, и держал он в них выструганные чурбачки, чтобы опираться при передвижении.
— Почему я думаю, что ты мешочник, объясню, — не предвещающим добра голосом сказал безногий.
— Объясни, — с затаенной тревогой хмыкнул дед.
— Во-первых, вон какой «сидор». Чем он у тебя набит? — Инвалид пристально воззрился на старика.
— Не твое дело. Ты чо — прокурор?
— Во-от, значит, и прокурор тебе знаком, — довольно, почти ласково усмехнулся безногий. — Во-вторых, одет как мироед. Никакой мороз не прошибет. Одежа-то новая.
— Како — «новая»! Ремки да заплатки. — Дед просунул палец в прогорелую дырку на борчатке. — И тут барахлишко всяко, — кивнул он на мешок.
«И чего он к нему придирается? — подумал я про инвалида. — Пересобачились уже. Ехали бы тихо-мирно. Нет, надо вот ему!» Инвалид все больше и больше становился не по сердцу мне.
— Это тебя случайно прожгло, — не унимался безногий. — В-третьих, ты вот сел возле огня, расшиперился, в себя тепло хапаешь, а за тобой раненый лежит. Ему тепло нужнее, чем тебе.
— Иде ранетый? — удивился дед.
— «Иде»! За тобой! Разуй зенки-то: — прикрикнул безногий.
Старик обернулся, уставился на Вальку. Отодвинулся от печки.
— Спаси Христос, — просипел он. — Не приметил. Думал, парень с девкой едут — и все.
— Парень с девкой! — недовольно повторил безногий. — Потому и не приметил, что тебе своя шкура дороже.
Я тоже удивился: как это дед не видел Вальку? Мы с безногим даже говорили о Вальке. Глухой дед-то, поди.
— Хватит вам страмиться, дяденьки, — подала голос все время молчавшая Катя. — Чего вы делите-то!
— Спасибо, дочка, на добром слове, — ласково откликнулся дед. — Дай-то бог тебе жениха хорошего.
Я почему-то покраснел от этих слов. Я еще ощущал вкус Катиных губ, руки мои хранили память потаенного девичьего тепла.
Мы встретились глазами, и нежное, будто молоком омытое, Катино лицо смущенно вспыхнуло, а меня в жар кинуло — я вспомнил ее близкое дыхание, торопливый шепот и стук сердца, будто у пойманного воробышка. И мне захотелось остаться с ней в вагоне вдвоем, без этих вот попутчиков. Кто звал их сюда в гости! Залезли нахрапом да еще в лаются!
— Ладно, тихо так тихо, — остывая от гнева, сказал безногий, окинул нас с Катей сожалеюще-насмешливым взглядом и уставился на огонь в печке, отрешился от всего, но глубокая морщина поперек лба никак не разглаживалась, и хмурая задумчивость не покидала лица.
Мы тоже примолкли.
Я проверил Вальку. Он лежал, прикрыв глаза. Дышал. Жив. Пусть спит.
Я сел рядом с Катей. Инвалид покосился на нас, но ничего не сказал.
Я был рад, что все кончилось тихо-мирно. Злой все же этот безногий. И чего к старику прицепился! Ну меняет он барахлишко, которое в хозяйстве не нужно, на еду. Что тут такого? Я тоже менял, когда в городе жил и когда началась война. Ходил в деревню за картошкой, за крупой. Тетка Марья даст какое-нибудь платье или там сапоги, а я обменяю на них мешок картошки в деревне и привезу на саночках — и живем месяц. Продовольственная карточка у меня была школьная, у тетки Марьи — тоже не объешься, она на подсобной работе работает, какая у нее пайка может быть! Дядя Ваня, тот много получал, тот в горячем цехе работал, пока на фронт не ушел. А как ушел, так мы с теткой Марьей, чтобы зубы не положить на полку, стали менять барахлишко на еду. Да и не одни мы — много таких наберется. Голод, он заставит мозгами шевелить — как себе еду добыть…
Безногий взял гармонь и негромко запел приятным, с хрипотцой, голосом:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
Лицо его стало печально-отрешенным. Передо мною сидел совсем другой человек — не злой и вредный, а грустный и тихий — и пел не столько нам, сколько самому себе. Видать, что-то личное было связано у него с этой песней.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага…
Инвалид внезапно оборвал песню и, занятый своими думами, глядел на огонь.
Первой нарушила молчание Катя. Она попросила:
— Спойте еще что-нибудь.
Безногий взглянул на Катю, неожиданно улыбнулся, и глаза его оттаяли, а я увидел, что он гораздо моложе, чем показался сразу.
Ночь коротка,
Спят облака… —
тихо начал он, и у меня оборвалось сердце. Именно эту песню я хотел услышать. Взглянув на Катю, я понял, что и она хотела именно эту песню. Я нащупал руку Кати и сжал знакомо-беззащитную девчоночью ладошку, и у меня от нежности опять томительно-сладко заныло сердце.
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоем,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чем…
Склонив голову к мехам, пел безногий, и поразившие нас непролитые слезы стояли в его глазах. Я еще крепче сжал доверчивую Катину руку.
Гармошка всхлипнула и смолкла. Безногий горько усмехнулся:
— В Карпатах стояли мы перед войной. Танцы в клубе у нас были каждую субботу и воскресенье. Я танцор был, гонкий парень был. Теперь вот охромел слегка.
Катина рука в моей ладошке дрогнула.
— В ту субботу тоже танцы были. Наплясался я, будто чуял — не плясать больше.
Он коротко взглянул на Катю, и грустно-насмешливая улыбка тронула его обожженное морозом лицо. А Катя засмущалась и потянула свою руку из моей ладони, но я не отпустил.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: