Юрий Колесников - Земля обетованная...

С тех пор она стала копить деньги на старость, работала не покладая рук, словно хозяйство Зиссманов было ее собственным. Трудно сказать, когда здесь начинался и когда кончался рабочий день. Шимон, например, просыпался за полночь, хватал фонарь и бежал в коровник взглянуть, не остались ли коровы без корма, не случилось ли с ними беды. Да так и оставался во дворе: не ложиться же снова. Тем более что дела всегда находились. Вскоре к нему выходила обеспокоенная Циппора и принималась помогать мужу.

Разбуженный ни свет ни заря грохотом бачков и ведер, скрипом водокачки и окриками, вскакивал и Хаим, поспешно одевался и бежал на скотный двор, с беспокойством думая, что непростительно спать работнику, когда встал хозяин.

— Куда вы торопитесь? — встречал его возгласом Шимон. — Спали бы себе на здоровье! Еще рано… А дел за день у вас хватит, не беспокойтесь!

Между тем на огромной плите уже клокотал кипяток в большом чане и «фрэнка» кого-то поторапливала:

— Ялла ха! Ялла, махала ал рош-шел-ха [120] Скорей! Скорей, болезнь на твою голову! .

Хаим убедился, что главой семьи да и хозяйства был не столько Шимон, сколько его жена Циппора. Бойкая и рассудительная, она не без основания называла себя «женщиной в брюках», а мужа — «мужчиной в юбке».

Шимон и в самом деле был человеком слабохарактерным. Он добросовестно трудился и помышлял только о том, чтобы в срок выплачивать «Англо-палестайн-банку» проценты за ссуду, регулярно вносить арендную плату и поставлять товар непременно в лучшем виде, иначе…

— Иначе, — говорил он Хаиму, — моя репутация будет подмочена и тогда банкротство неминуемо! А хомут на нас, как ни крутись, все равно висит и будет висеть…

Миллионером стать он не мечтал, знал, что это не удастся, сколько бы ни работал и как бы ни изворачивался, но состоятельным, как он полагал, ему следовало бы быть уже давно.

В отличие от него Циппору не страшили частенько возникавшие хозяйственные затруднения, из которых она неизменно находила выход исключительно благодаря своей предприимчивости и упорству.

— Есть нужные, люди, и с ними всегда надо быть в хороших отношениях, — говорила она Хаиму, — хотя многие из них заслуживают не только презрения, но прямо-таки проклятия!

К категории «нужных» людей Циппора относила в первую очередь приемщиков урожая, которые только и делают, что придираются, будто товар еще недозрел, либо уже перезрел…

— И ничем им не докажете их неправоту! — возмущалась Циппора. — Вдобавок эти типчики еще норовят обвесить, обсчитать, запутать. С вас они сдерут три шкуры, но попробуйте хоть чуточку задеть интерес фирмы, так вы уже не будете рады этому… Они же имеют от фирмы проценты! А вы думали?

Хаиму надоело слушать об этом. Впрочем, Циппора не случайно была озлоблена на приемщиков плодов. Оказывается, Зиссманы прежде продавали свой скудный урожай цитрусовых фирме «Оффир». Но в минувшем году им внезапно забраковали весь товар. Циппора говорила, что из-за плохой упаковки. Видимо, были и другие причины, о которых она умалчивала. Поэтому Зиссманам пришлось переработать одну часть урожая на пасту и эссенцию, другую перегнать на спирт.

— В общем, как говорится, овчинка выделки не стоила… — призналась Циппора. — И только немного нам удалось сбагрить фирме «Хэркуле». Тоже американская фирма. Но мой Шимон не хочет иметь с ними дело. Они, конечно, платят намного меньше. Пусть так. Зато и меньше придираются! А что? Чтобы я варила из такого урожая чон? [121] Повидло. Или, скажем, пустить все на корм коровам? Нет. Скорее приемщики не доживут до этого!..

— Жена у меня — бесценный клад! — признался Хаиму Шимон. — У нее голова министра, дай ей бог здоровья и долгих лет жизни!

— Как-то надо выкручиваться! — скромно отвечала Циппора. Она никогда не упрекала мужа за его пассивность, за неумение выходить из затруднительных положений. В нем она ценила качества, которыми сама не обладала в той мере, в какой они нужны были для процветания хозяйства. Шимон всей душой пристрастился к сельскому хозяйству, со знанием дела занимался и садоводством, и огородничеством, и животноводством, был на удивление трудолюбив и вынослив.

Под стать хозяевам была и «фрэнка». Она ни минуты не сидела сложа руки: мыла бидоны из-под молока и сметаны, старательно терла металлические крышки, детали сепаратора, все делала размеренно, без устали, как машина. Того же она требовала от арабки-поденщицы, покрикивала и на Хаима.

— Силос нужно принести коровам! И воду накачать… Скоро надой поспеет!

Хаим был безотказен, споро выполнял все, что требовали от него новые хозяева: носил корм коровам, которые казались ему ненасытными; особенно старательно и ласково поил, кормил и чистил мулов, которых ему было жаль, потому что никто не обращал на них внимания; десятки раз за день качал воду, до одури крутил сепараторы, рыхлил землю мотыгой, окучивая лимонные и апельсиновые деревца на маленькой плантации. И так ежедневно до наступления темноты. Но бывало, что и на ночь глядя прибывал транспорт, и тогда всем приходилось работать чуть ли не до полуночи.

— Не отправлять же порожняком, раз пришла машина! — говорила Циппора. — Нагрузим как-нибудь, а завтра поспим немного попозже.

Но завтра повторялось все сначала. Прошли две недели, и Хаим понял: дальше работать у Зиссманов он не сможет, — просто не было сил. «Надорвусь, как пить дать, — горестно думал он. — И что будет тогда? А Ойя? У нее ведь такой характер, что здесь она ровным счетом не заметит, как надломится… И еще неизвестно, как будут относиться к ней хозяева, когда узнают, что она немая и к тому же гречанка!..»

В очередную пятницу, перед вечером, Хаим собрался ехать домой. Разговор с хозяевами он начал с благодарности за хорошее к нему отношение и заключил просьбой отпустить его.

— Не обижайтесь, — признался Хаим, — но я не выдержу у вас… Извините, пожалуйста….

Шимон и Циппора Зиссманы искренне сожалели о решении Хаима не только потому, что были заинтересованы в нем как в добросовестном работнике, но и потому, что знали, как трудно будет ему найти работу и прокормить жену и будущего ребенка. Прощаясь, Циппора уговаривала Хаима взять для жены немного масла, банку сливок и большую жестяную коробку с застывшим, как мармелад, прошлогодним чоном… А крикливая и, как казалось Хаиму, скупая толстуха «фрэнка», смущенно озираясь, приблизилась к нему почти вплотную и, не глядя в глаза, таинственно прошептала:

— Я слыхала, твоя жена беременна… Так пусть это от меня будет ребенку, когда он, даст бог, родится…

При этом она быстрым движением руки засунула в его нагрудный карман хрустящую десятифунтовую ассигнацию. Хаим растерялся, попытался вернуть ей деньги, но тщетно. Она попросту убежала от него. Однако Хаим убедил хозяйку взять у него эти деньги и вернуть их «фрэнке» с большой-большой благодарностью.