Юрий Колесников - Земля обетованная...

Двое суток Хаим не выходил из дому. Проснется — обведет глазами свое жилье, улыбнется Ойе и снова засыпает. Ойе с трудом удавалось растормошить его, заставить встать и поесть. И он, кряхтя от боли в суставах и ломоты в пояснице, присаживался к столу, пугая Ойю своим осунувшимся лицом с тяжелыми, синими тенями под глазами.

И все же рано утром в понедельник снова Хаим отправился на поиски работы. И, конечно, снова в Яффу, на товарную станцию. На этот раз он был в числе первых, и ему удалось немного заработать. К полудню Хаим уже был свободен и вместе с напарником, с которым работал утром, поднялся в верхнюю часть города к автобусной станции. Толпившиеся здесь грузчики, издали заметившие торопливо идущих Хаима и его приятеля, не преминули встретить их беззлобными насмешками:

— Скорей, ашкенази, скорей! Работы тут навалом!

— Крыши автобусов ломятся от чемоданов!

— И некому отнести их в отель!

— Хозяин добрый, сундук большой, бакшиш [122] Чаевые (турецк.) . хороший, беги скорей!..

Со стороны могло показаться, что эти люди ничем не озабочены, беспечны, как дети, и потому склонны без меры шутить и смеяться. В действительности все было далеко не так. Забота о хлебе насущном для своих близких острыми когтями сжимала сердце. И потому шутка, острое слово, зачастую добродушная грубость, сопровождавшиеся дружным хохотом, были для них, пожалуй, единственной возможностью хотя бы на короткое время отвлечься от гнетущих мыслей. Хаим понимал это и потому не обижался, а лишь смущенно улыбался.

Но вот шутки и смех смолкли: на большой скорости подкатила и резко затормозила основательно потрепанная легковая машина, подняв вокруг себя плотное облако пыли.

Люди ринулись к автомобилю. Но прошло всего несколько секунд, и машина снова резко рванула с места, увозя с собой лишь одного грузчика.

Появление машины вызвало оживленный и продолжительный спор между изнывавшими без дела грузчиками.

— Умеют же люди выкручиваться! — не без зависти произнес один. — Шофер этот раньше среди нас околачивался, носильщиком был, а теперь, видишь ли, собственным автомобилем обзавелся… Откуда, как? Вот жох!

— Ну да, крутиться бы ему всю жизнь, как нам, если бы не пристроила его к себе та рыжая паскуда, что сидела с ним сейчас, — заметил другой грузчик. — Одно время йешиботником хотел стать, в раввины все метил… А когда не вышло, приперся к нам, чемоданы таскал. Потаскуха его приметила. Недалеко от порта она тогда промышляла. Теперь вместе «работают», деньги пополам делят… Он находит ей клиентов и возит их от Яффы или Тель-Авива до Хайфы. В обратный путь «накалывает» ей другого… Машина у них, видел? С занавесками, будто от солнца, а на самом деле чтобы «пассажиры» могли уединиться… И еще людьми себя считают! Как же, автомобиль у них собственный есть!..

— По мне лучше мешки с навозом таскать, голодать, чем пойти на такое дело! — со злобой сплюнув, сказал грузчик-араб. Узкий обруч вокруг его головы придерживал ветхую накидку. — Слышит небо, правду говорю. Чище руки будут, душа спокойнее будет, совесть, как слеза, останется, аллах свидетель! Ишай свернет себе шею, помяните мое слово…

— Нет, Абу Аббуд, не свернет Ишай себе шею! — возразил пожилой грузчик. — У Ишая голова не как у нас с тобой. Она у него большая, много хитростей вмещает. Оттого коня железного заимел, оттого и живет как господин!

Уже знакомый Хаиму грузчик в белой чалме, что был когда-то учителем, и тоже оказавшийся здесь, прервал старика:

— Ты, брат мой труженик, за свой долгий век зубы, вижу, сточил, а не разумеешь, как ненадежен конь у Ишая. Не ему чета, а вылетали на полном скаку из седла. Жадность до добра не доводит.

— Хэ-э, учитель! — упрямо покачав головой, ответил старик. — Конь железный не может скинуть своего господина с седла! Ишай теперь шагает по деньгам, как верблюд по пескам пустыни. А когда есть серебро и золото — все нипочем! Будешь мошенником — сама полиция скажет, что ты честнейший человек на свете; будешь, как Ишай, плутом — тебе почет вместо проклятья… Человек ты умный, учителем был, много грамоты знаешь, многое в жизни испытал, но не понимаешь, что мир, точно груженный на один бок пароход, идет не туда, куда надо!.. Счастье бежит от честных людей, как дым от ветра… Вот только, может, аллаху теперь угодно так?

— Кому это угодно, я не знаю, а как были арсы [123] Арс — альфонс, сутенер. , так арсами они и останутся. Что с них взять? — пробасил сорванным голосом грузчик по прозвищу «Медведь». — Наш хавэр Жаботинский верно сказал, что большой и умный народ должен иметь своих генералов и альфонсов, своих проституток и ученых, своих предателей и тюремщиков!.. Чем мы хуже других? Сегодня — фельдшер, завтра он врач, сегодня — киббуцник, а завтра — министр, я сегодня — грузчик, а завтра…

— А завтра тюремщик! — перебил Медведя грузчик в белой чалме и с особым удовольствием рассмеялся. — Тебе не привыкать, не так ли? Полицейским ты уже служил и как был нечист на руку, так и остался. Ты не обижайся! Ведь я, как попугай, только повторяю то, что люди говорят… Спроси любого, вон люди стоят!..

— Верно! Служил в полиции, ну и что? И тюремщиком могу завтра стать, чтобы таких, как ты, смутьянов покрепче взаперти держать… Не обижайся и ты. Я, правда, не попугай, с чужого голоса не пою… Мы ведь с тобой, учитель, давние знакомые, небось помнишь?

— Вах-ва! — воскликнул бывший учитель. — Как же не помнить! Такое разве забудешь? Под одной крышей дни коротали, только я в том доме за решеткой сидел, и меня трижды на день колотили резиновыми дубинками, сутками напролет в холодной воде по колени держали, а ты стражником был, жалованье получал от тех, кто приказывал нас истязать… Мы с тобой старые знакомые, еще бы!

Грузчики плотным кольцом окружили их, перешептываясь, искоса поглядывали на бывшего тюремщика, осуждающе качали головами.

— А держали меня за решеткой, как сказал сейчас мой давний «друг» Медведь, за то, что пел я будто бы с чужого голоса… Тогда я был учителем в школе, и заставляли меня прославлять в арабском селе короля Британии. И я, конечно, прославлял, объяснял детям, что король хоть и всесильный и могучий, а языка арабского не знает и знать не желает, людей наших не понимает и понимать не хочет — словом, чужой он нам! И еще сказал я детям, что сидит король на золотом троне, обсыпанном драгоценными камнями, но самый маленький гвоздик в том троне ценнее, чем восседающий на нем властелин… Разве неправду я сказал, люди?

Грузчики заулыбались, и кто-то ответил:

— Конечно, так…

— Правду, учитель, говоришь…

— Ну вот видите, а меня за это схватили. В Акко повезли и там заточили в тюрягу… К моему старому «другу» Медведю… А незадолго до этого я ездил в одну далекую и очень большую страну…