Юрий Колесников - Земля обетованная...

Среди носильщиков, постоянно околачивающихся на стоянках автобуса, у Хаима теперь появилось много доброжелателей, стремившихся всячески задобрить его. Некоторые из них предлагали делиться с ним своим заработком, лишь бы он отдавал им предпочтение при раздаче багажа с крыши автобуса. Но Хаим наотрез отказывался от дележа заработка носильщиков. Не принимал он и угощения. Одни были ему за это искренне благодарны, другие считали его чудаком.

Хаим старательно мыл кузов машины, подметал, сбрызгивал для прохлады пол салона, часто заливал воду в протекавший радиатор и наполнял водой запасную банку. Особенно досаждали ему проколы покрышек. Имелся, конечно, запасной скат. И не один. Без них автобус не выезжал в рейс. Но все они были изрядно изношены, и после очередной смены колеса приходилось тотчас же готовить другое, запасное, насаживать с необычайным трудом стальное кольцо на упругие «гудьяровские» борта покрышки; трудоемкой и изматывающей процедурой было накачивание шин.

Хозяин автобуса, которого Хаим видел лишь однажды, не торопился с покупкой новых покрышек. Он требовал загружать машину пассажирами до отказа, устанавливая в проходе между сиденьями раскладные стульчики. При этом он неизменно ворчливо напоминал о баснословно высокой стоимости резины фирмы «Гудьяр», причитал, будто едва сводит концы с концами, не зная, кому прежде платить деньги: за пользование дорогой, шоферу жалованье или налог казне за содержание автобуса. Так выходило, что на покрышки и камеры денег не оставалось…

Хозяин жаловался и экономил, сколачивая капиталец на новый автобус — более современный и вместительный, а шофер с помощником надрывались, накачивая старые шины, — упаси боже сорвать выезд!

Обычно первый утренний рейс проходил относительно благополучно, и Хаим имел возможность понежиться, развалясь среди груды чемоданов.

Автобус покачивало и встряхивало на ухабах, он мчался по узкому, еще не успевшему раскалиться от солнцепека шоссе, вдоль которого тянулись рощицы цитрусовых плантаций и виноградников, бахчей и огородов.

Первый рейс начинался чуть свет, когда воздух был насыщен пьянящим ароматом апельсиновых деревьев, некоторые из них цвели, а другие сгибались под тяжестью золотых плодов. Хаима всегда поражало это, хотя он знал, что разные сорта апельсинов цветут и плодоносят в разное время. Особенно красивы были плотные заросли кактусов, местами ограждавшие дорогу стеной в рост человека.

Все это напоминало Хаиму родные края, где с обеих сторон шоссе ровными лентами тянулись акации, за ними выстраивались ряды виноградников, а вдали сверкало озеро Ялпуг, нарядное от множества рыбацких парусов. Мысли его обращались к родному дому, к отцу и сестренке. Недавно он получил от них пространное письмо, в котором отец уже не намеками, как прежде, а с суровым упреком напрямик спрашивал, не забыл ли сынок прислать им обещанный вызов.

Вспомнив об этом, Хаим болезненно поморщился. Что он мог ответить отцу? Рассказать о своих несчастьях? О том, что сам перебивается с хлеба на воду, не зная, что принесет ему завтрашний день.

Хаим жалел отца. Всю жизнь трудился тот, за нищенскую плату вел бухгалтерские дела лавочников и вот на старости лет остался гол, как сокол. Жена — в могиле, сын укатил искать счастья. Хорошо хоть дочь Милка осталась с ним! По ее письмам Хаим заметил, как она не по годам повзрослела после его отъезда. В письмах не было и намека на детскую беззаботность. Она не жаловалась, но по всему чувствовалось, что жить там, на родине, стало невмоготу. И этот скрытый смысл писем сестренки еще больше, чем откровенный упрек отца, мучил Хаима. Чем больше хапает Гитлер, тем наглее ведут себя легионеры. Это тоже ясно из писем Милки… И чем все кончится? Что будет с отцом и сестренкой? Как им помочь, если нет лишнего гроша в кармане? А ведь через месяц или полтора Ойя должна родить! Сколько еще всего понадобится!.. На одних чаевых далеко не уедешь… И выхода из этого тупика пока не видно…

Хаиму показалось, что сосредоточиться, найти этот выход ему мешает вид цветущих плантаций, причудливых зарослей кактусов, сменивших выжженные холмы, похожие на заброшенные сотни лет назад карьеры с бесформенными грудами белых, как известняк, и грязно-желтых камней… Хаим лег на спину, стал смотреть в безбрежное, как океан, лазурное небо, далекое и равнодушное ко всему земному. И к его, Хаима, горю. Да, жизнь Хаима никогда не была безоблачной, как это небо. Чаще всего мрачные тучи затягивали его горизонт. И откуда взяться ветру, который развеял бы эти тучи?

Он вспомнил об отсрочке, которую ему дали в раввинате. Через несколько дней нужно дать ответ, согласен ли он развестись с Ойей. И если нет… Хаим вздохнул, досадуя на то, что все не решается отпроситься у шофера, чтобы сходить в раввинат. Надо же это как-нибудь уладить, а не то еще напакостят… Кто их знает?!

Шофер сбавил скорость. Петляя, машина с ревом одолевала подъем. Дорога здесь пролегала между круто возвышавшимися холмами, вдали виднелись отроги Иудейских гор.

Не доезжая до узкого ущелья, шофер остановил машину. Хаим быстро спустился с крыши, схватил кусок мешковины и стал открывать пробку радиатора. Пар со свистом просачивался из-под крышки, и на последнем витке Хаим не смог удержать ее в руках: крышку рвануло, обдав мешковину клокочущим кипятком. Притащив двадцатилитровую банку с водой, Хаим залил радиатор. Тем временем шофер проверил уровень масла, осмотрел покрышки.

Пассажиры вышли из автобуса подышать свежим воздухом, поразмяться, покурить. Навстречу им уже бежали ребятишки и подростки из близлежащей деревушки. У каждого из них было ведро с водой, словно автобус вез не два десятка пассажиров, а по меньшей мере стадо овец. Наперебой дети предлагали пассажирам напиться и взамен клянчили спичечные коробки и красочные открытки, выпрашивали монеты или что-нибудь съестное.

Трудно было удержаться от искушения утолить жажду холодной и чистой родниковой водой из глубокого ущелья, но резкий запах прокисшего козьего молока, исходивший от глиняных кружек, которыми черпали воду из ведра, да и от самых ведер, сводил на нет всю прелесть от удовлетворения этой жгучей потребности. И потому, расплачиваясь с водоносами, пассажиры ворчали, на что ребята реагировали по-разному: одни из них, насупившись и опустив длинные и черные, как сажа, ресницы, молча отходили в сторону, другие, напротив, охотно вступали в разговор, добродушно воспринимали замечания относительно привкуса воды и, как бы вознаграждая за это, по собственной инициативе рассказывали передававшиеся из поколения в поколение на протяжении многих веков легенды о том, как вот в том ущелье, откуда они носят воду из родника, Иисус Христос постился сорок дней и ночей, а по ту сторону высокого холма карликового роста Давид убил из пращи филистимлянского великана Голиафа.