Юрий Колесников - Земля обетованная...

— А я с Матроски! — радостно воскликнул монах. — Там и полсотни верст до твоего городка не будет…

— Как же! Бывал я в вашей Матроске, ей-богу! Она перед самым въездом в Измаил!

— И я бывал в Болграде!.. — Монах улыбался. — А коли мы земляки, так непременно заходи, братец, ежели выпадет случай наведаться в наши края… Желанным гостем будешь!

— Слушай, Хаим! — крикнул Нуци, вставая из-за стола. — Подожди, куда ты так торопишься?

Хаим остановился, поздоровался. За столом сидели Нуцины жена и теща, скрипучий голос которой Хаим услышал еще у калитки. По вечерам Ионасы долго засиживались за ужином во дворе под деревом, к которому Нуци протянул электрический провод с тускло светившей лампочкой. Не раз из-за этого Хаим и Ойя вынуждены были маяться в своей душной комнатушке, не решаясь выйти на воздух.

Нуци отвел Хаима в сторону.

— Тебя не видно, не слышно! Где ты пропадаешь, что делаешь? И вообще, как жизнь? — спросил он, обнимая Хаима за плечи.

— Работаю, — беспечно ответил Хаим. — А что мне еще делать?

— Видно, что работаешь, а не гуляешь… — Нуци кивнул на свертки в руках Хаима. — Раз покупки делаешь, значит, устроился неплохо.

— Да… Неплохо.

В тот день Хаим в самом деле неплохо заработал и купил приданое для будущего новорожденного — полдюжины пеленок и пикейное одеяльце.

— Вот как?! Это хорошо… Я бы тоже куда-нибудь сбежал, осточертело все. Но не начинать же все сначала? Пусть уж будет так, как есть.

Нуци лукавил, его темные глаза воровато избегали прямого взгляда Хаима, и Хаим почувствовал это, насторожился: добра от Нуци Ионаса он не ждал.

— Да, я совсем забыл тебе сказать, — продолжал Нуци, — Соломонзон собирается ремонтировать этот дом! Ты ведь слыхал?

Хаим пожал плечами.

— Откуда мне знать.

— Ну как же! Вот-вот начнут свозить материалы… И складывать их будут знаешь где? У тебя во флигеле! Ничего себе затея, а? Но, между прочим, хотим мы того или не хотим, а переезжать нам отсюда тоже придется. Да, представь себе! В Тель-Авив, наверное, переберемся… Так что и тебе с Ойей…

— Понял я, Нуцик! — не дал ему договорить Хаим. — Все понял. Ты не волнуйся! Мы здесь не задержимся. И, пожалуйста, передай это хавэру Симону. У него ведь нет других забот, кроме как обо мне.

Нуци был разочарован тем, что Хаим так спокойно воспринял его сообщение, словно речь шла о сущем пустяке. Вопрос о переселении основательно назрел и без предупреждения Нуци: Хаим не переставал думать об этом. Давно уже всем соседям стало известно, что Ойя не еврейка, что раввинат требует, чтобы она приняла иудейство, но и она и ее рыжий ашкенази якобы отказываются!.. Этого было достаточно для того, чтобы ватага мальчишек и девчонок не упускала случая поиздеваться над Ойей. Они преследовали ее, высовывали языки, совали в лицо кукиши, кривлялись, выкрикивали оскорбительные слова, угрожали. Заводилой был все тот же мальчуган с вьющимися смолисто-черными волосами. На его совести уже было самоубийство сынишки Моли. Но будущий йешивэбухэр, кичившийся набожностью и соблюдением завещанных праотцами обрядов, не унимался. Он изощрялся в поисках все новых и новых способов травли Ойи.

Когда зной становился невыносимым, и Ойя, завесив оконце для прохлады, ложилась отдохнуть, подростки по наущению этого богомольного молодчика начинали озорничать: залезали на крышу времянки, бегали по ней, колотили палками по жестяному козырьку, приподымали черепицу и бросали внутрь камни, пустые бутылки, которые со звоном бились о каменный пол, осыпая все вокруг дождем осколков.

Ойя плакала, дрожа от страха, ждала прихода с работы Хаима. Она не пыталась объяснить ему, что здесь происходит в его отсутствие не только потому, что была не в состоянии этого сделать: просто она не хотела его огорчать, не хотела давать ему лишний повод думать, что именно она является причиной всех их несчастий, хотя сама давно поняла, какой тяжкой обузой стала для Хаима.

Однако Хаим и без жалоб и объяснений Ойи знал, что происходит в его отсутствие: рассказывали соседи; но жаловаться было некому. И вот однажды после обеда, когда Ойя прилегла, чернявый мальчуган со своей озорной компанией тихонько подобрался к времянке, завязал снаружи дверь проволокой, а затем, взобравшись на крышу, приподнял черепицу и бросил на постель, где лежала Ойя, дохлую кошку. А тем временем ребята по наущению своего заводилы развели костер перед оконцем флигеля, чтобы создать видимость пожара… Им помешали соседи: развязали проволоку, погасили костер. Когда вошли в комнату, застали Ойю лежавшей без сознания, тут же вызвали карету «Скорой помощи».

Доведенный до отчаяния, Хаим принялся энергично подыскивать жилье. Не раз отпрашиваясь на целый день у шофера автобуса, бродил по городу, заходил из дома в дом, но все старания были тщетны. Если и находились охотники сдать комнату, то требовали плату вперед минимум за три месяца. А узнав, что они ждут ребенка, либо тут же отказывали, либо требовали повышенную квартплату за целый год вперед.

Сообщение Ионаса подстегнуло Хаима. Правда, строительные материалы, о которых говорил Нуци, еще не привозили и, может, не собирались привозить, но Ионасы действительно готовились к переезду. С окон были сняты занавески и портьеры, а старый комод и шкаф старуха уже продала соседям.

В субботу утром к Хаиму неожиданно пожаловали два парня. Одного из них он знал еще по «акшаре». Хаим было обрадовался, но вскоре выяснилось, что посещение это вызвано не желанием повидать старого знакомого, а необходимостью передать строжайший наказ бывших руководителей квуца Иосефа Трумпельдора — Хаиму вместе с женой прибыть в киббуц.

Не успели посланцы из киббуца уйти за ворота, как во флигель вломился бородач-дайян из раввината. Брызгая слюной, как в припадке эпилепсии, он обрушился на Хаима с угрозами и упреками за неповиновение, стучал палкой по столу.

Все это происходило в присутствии Ойи, и Хаим видел ее иссиня-бледное лицо, широко раскрытые, полные ужаса глаза.

— Помилосердствуйте! — взмолился Хаим, обращаясь к дайяну. — Бога ради, повремените немного! Она же на восьмом месяце беременности! Неужели нельзя немного отложить… Вы просто не люди, если можете так поступать…

Старик злобно плюнул и, хлопнув дверью, вышел из флигеля.

Как ни бодрился Хаим, а горькие мысли одолевали, подсказывая единственный вывод: все, что происходило с ним, не было стечением печальных обстоятельств. Нет! И выселение из этой жалкой лачуги, и нажим из раввината, и категорическое требование прибыть с женой в киббуц — все это дело рук Нуци Ионаса и его покровителей. В этом он вскоре окончательно убедился. В воскресенье утром Хаим, как всегда, пришел на работу. Зная отзывчивость шофера, человека мягкого и доброго рассказал ему о своих мытарствах. Надо же с кем-то поделиться, когда душа разрывается от горя! Шофер слушал, сокрушенно опустив голову и не глядя на Хаима, а выслушав, сказал: