Гриш Бицоев - Тепло очага

Шахам замолчал. Что еще крылось за его словами? Почему он не называл имен? О чем думал сейчас?

— А пожар? — спросил Туган. — Кто же спалил дом?

— Это и сейчас можно установить. Надо смастерить небольшой домик с соломенной крышей, позвать сына того председателя, взять кресало, чиркнуть, раздуть трут, сунуть его в солому и смотреть в глаза сына председателя.

— Кем он стал? — спросил Туган. — Он закончил школу?

— Не только школу… Он времени зря не терял. — Шахам повернулся к Тугану, и взгляды их встретились. — Все это дела прошлые… Знаешь, что я тебе скажу? Страшно, когда о своем прошлом человек вспоминает с горечью…

Туган растерянно смотрел на него.

— Я часто слышу о тебе, — продолжал Шахам, — и о твоих друзьях тоже… И то, что о вас говорят, мне не хочется сейчас повторять. Да ты и сам знаешь… Пить араку и бездельничать — это вы умеете. А что потом? Что ждет вас в будущем?

Туган со всей остротой почувствовал неловкость своего положения. Он увидел себя со стороны, лежащим в постели перед Шахамом, и ему захотелось провалиться сквозь землю.

— Вот ты спрашиваешь про сына того председателя, — слышал он ровный голос Шахама. — Он стал не лучше, чем был, но не о нем сейчас речь. Речь о нас с тобой… Как нам оправдаться перед селом?

Шахам умолк, потом улыбнулся, и лицо его сразу разгладилось, помолодело…

— Господи, что же сижу?! Гость-то до сих пор без завтрака!..

Он вышел из комнаты. Туган, вскочив, стал одеваться. «Гость, — казнил он себя. — Как же все-таки я оказался здесь? Почему я не у Толаса? Если бы я проснулся в сарае у Сиука, мне не пришлось бы удивляться. Но почему я здесь? Как это случилось?..» Память молчала, кок немая…

Если бы Состыкк нашел его там, у реки, он не оказался бы в доме Шахама. Если бы Туган ночевал у Цыппу, никто не почистил бы его туфли. Он знать не знает, есть ли утюг у Азрыма, вот арака у него всегда есть — это ему известно. Туган перебрал всех своих друзей, тех, чьи ворота он открыл бы и с завязанными глазами, а думал веб время о Шахаме. Каким-то непостижимым образом тот заставил его встретиться с самим собой, и встреча эта получилась безрадостной.

Дверь в комнату осталась открытой, и Тугану представилось, как Шахам тащил его в дом: волочащиеся до земле ноги, бессильно повисшая голова… Картина эта была отвратительной, но он досмотрел ее до конца. И, досмотрев, увидел все это снова, с той только разницей, что у порога стояли теперь отец, Сопо и Хани, стояли и смотрели, как Шахам несет его пьяного.

Туган повернулся к окну, ему захотелось выпрыгнуть на улицу и сбежать. От Шахама, от себя самого… Но куда убежишь от себя?

— Что задумался? — окликнул его из кухни Шахам. — Пытаешься предсказать завтрашний день?

— Нет, — виновато улыбнулся Туган, — пытаюсь перекинуть мост от вчерашнего вечера к сегодняшнему.

— Не получается!..

— Не хватает помощников? Толаса? Цыппу? Состыкка?.. Вы ведь привыкли наводить мосты сообща…

Он замолчал, не договорив.

С улицы донесся гул приближающейся машины. Шахам вышел из кухни, прислушался.

— За мной едут, — сказал он. — Где моя шляпа? — Он вошел в комнату, улыбнулся: — Хорошо, что мы успели поговорить… А завтракать тебе придется одному, сам хозяйничай…

Машина подкатила к воротам, пронзительно и нетерпеливо взревел клаксон. Шахам глянул на Тугана, положил руку на его плечо:

— Все правильно… Оглянуться на прошлое полезно. Но мост, по которому ты пройдешь в завтра, — важнее. А мост этот рано или поздно придется наводить…

Нет, завтракать Туган не стал. Едва машина отъехала от ворот, он выскочил из дома, чтобы, не дай бог, не встретиться еще и с Залухан, женой Шахама…

Долго и бесцельно бродил Туган по безлюдным сельским улицам. Все были в поле — работы невпроворот. Можно было, конечно, пойти к Толасу, но тот спал наверняка, а, проснувшись, чем бы развлек Тугана? Разговорами о том, как плутал вчера, возвращаясь домой? Или о том, как болит с похмелья голова?

Нет, Толас не смог бы объяснить, почему он, Туган, сегодня чувствует себя чужим в родном селе, ненужным, почему знакомые с детства улицы кажутся ему холодной пустыней… А если ты чужой в собственном доме, где же ты свой?..

Хани, мелькнула мысль. Он разыщет ее, уведет, они сядут на скамейку где-нибудь в парке, и пусть она ругает его, говорит все, что угодно, — речь ее покажется ему светлой и радостной музыкой…

Туган свернул к автобусной станции, дождался автобуса, сел, положил руки на спинку переднего кресла, опустил на руки голову и до самого города не поднял ее. Люди, ехавшие с ним, думали, наверное, что он спит.

Весь день он слонялся по шумным городским улицам, не смея ступить на ту, которая вела к общежитию мединститута. Что сказал бы он Хани? Слушать ее — это полдела, но слово ведь требует ответа. О чем говорил бы Туган? О чем угодно, только не о себе, не о своих делах, не о своей жизни. А говорить о чем угодно, отшучиваться он сегодня не мог…

В село Туган вернулся с последним автобусом. Домой идти не хотелось и, заметив сидящую на крылечке Сопо, он подошел к ней.

— Добрый день, Сопо, — поздоровался Туган. — Что это свет у тебя не горит?

— А чего зря жечь его? — грустно улыбнулась Сопо. — В доме-то никого нет… Только мотыльки залетают…

Что-то слишком задумчива была она сегодня. Может, ее растревожили голоса, доносившиеся с соседних дворов? Может быть, слыша их, она вспомнила сына, погибшего на войне, и сердце ее сжалось, и представилось ей, как жилось бы, если бы сын ее, Сидамон, вернулся домой, сыграл свадьбу и появились бы у нее внуки…

Раньше Туган не задумывался об этом. Старуха казалась ему вечной, как горы, видневшиеся вдали, и такой же суровой. Вздохнув, он присел рядом с ней.

— Сопо, — сказал он, — если бы вдруг к тебе явился голодный лесоруб, ты смогла бы накормить его?

— Совести у тебя нет! — встрепенулась она. — Если Сопо не сумеет встретить гостя, зачем же ей жить еще на свете?! — Она косо глянула на Тугана, и в голосе ее послышалась насмешка: — Лесоруба-то я вижу, но где его дрова?

— Дрова назад в лес сбежали, арба поломалась, топор потерялся…

Сопо накрыла стол, и Туган долго, с удовольствием ел. Обычно старуха не позволяла засиживаться допоздна, но сегодня не торопила его, сидела рядом, и они негромко и мирно беседовали. Туган — черпак, Сопо — родник воспоминаний. Уж она-то должна была знать того председателя, о котором рассказывал Шахам. Она многое знала, старая, неразговорчивая Сопо.

Туган начал издалека.

— Сопо, окажи правду, — сказал он, — неужели Толас, я и другие ребята… неужели мы такие плохие?

— Если бы на лбу пустого человека вырастали рога, — не медля ответила старуха, — на твоем лбу они появились бы в первую очередь!