Гриш Бицоев - Тепло очага

— Одна, две, три, четыре, — считала она, а утки ходили до двору, путались, и Борыкон, сбиваясь, начинала снова: — Вот одна, вот вторая…

…Толас, раскрутившись, как юла, вдруг застыл на месте, прижал руку к сердцу и поклонился — поблагодарил за танец воображаемую девушку.

— Давай еще! — закричали ребята. — Давай!

Туган снова взялся за гармошку и вспомнил один праздничный вечер в клубе.

Сельчане, собравшись, ждали концерта. Ждали час, полтора, но артисты так и не приехали. И тогда, приготовившись наспех, на сцену вышли сельские певцы и танцоры, девушки и парни, самодеятельность. В тот вечер и Толас вышел на сцену, но зрители, ждавшие от него искрометного, азартного танца, были озадачены. То, что делал Толас, мало походило на обычную пляску. Вот он, будто радость вознесла его в небо, летит и не хочет возвращаться на землю. Вот, опустившись, он пляшет среди цветов, выбирая лучший из них. Срывает наконец и несет цветок приглянувшейся ему девушке. Подходит к ее дому, крадется к окну, но тут на него налетает собака. Парень убегает, потом возвращается вновь, приносит собаке кусок мяса. Угостившись, собака благодарит его и показывает на окно — теперь, мол, путь открыт. Парень восторженно танцует у окна любимой девушки, осторожно, как драгоценность, ставит на подоконник цветы. А вот и девушка. Она берет цветок, подносит его к губам и улыбается мечтательно и нежно. Но вдруг она видит танцующего у окна Толаса. Улыбка исчезает, девушка хмурится — ах, это вовсе не тот, о ком она думала. Толас машет ей рукой — да, да, я принес тебе цветок, это дар моей любви! Девушка скрывается, а через мгновение из окна вылетает кусок пирога — получай за труды и убирайся! Потанцевал, и хватит. Толас подбирает кусок бережно, как реликвию, прячет его на груди и, грустный, уходит. Вот и кончилось все, разлетелась в прах мечта…

Толас уже скрылся за кулисами, а зал все молчал. Потом, словно проснувшись, зрители стали аплодировать бурно, неистово, но было им как-то не по себе, они понимали, что Толас рассказал им историю своей собственной любви.

А было так. Жила в селе одна девушка. Кто-то, может быть, и не сравнил бы ее с цветком, но Толасу для сравнения не хватало всех цветов земли.

— Хочешь, я стану твоей тенью? — сказал он ей однажды.

Девушка сочла его слова за шутку.

— У меня есть своя собственная тень, — улыбнулась она. — Мне ее вполне хватает.

— Хочешь, я расскажу тебе, о чем думаю ночами? — сказал он.

— Подожди, — улыбнулась она, — скоро будет колхозное собрание, там и выложишь свои думы.

Куда бы ни пошла эта девушка, она всюду встречала Толаса. Порой она сердилась, но большей частью смеялась над ним, воспринимая его поступки, как проделки шкодливого ребенка.

Однажды, остановившись, она спросила от нечего делать:

— О чем мы будем говорить на этот раз?

— Давай обо мне, — предложил Толас. — Есть у меня дом с земляным полом, хромая корова и куры-голошейки.

— Ну, — утешила она его, — ты же еще маленький. Вот подрастешь — и дом себе хороший поставишь, и корову купишь…

— Но если ты выйдешь за кого-нибудь, зачем мне этот дом?

— Я никуда не собираюсь идти, — пожала она плечами. — Видишь, стою возле тебя.

— Эх, превратиться бы нам в деревья! Мы бы всегда стояли рядом!

— Пока бы ты вырос, — возразила девушка, — я бы уже состарилась, высохла, срубили бы меня на дрова.

— Ошибаешься! — воскликнул Толас — Я старше тебя!

— Не может быть, — улыбнулась она. — Сходи-ка домой и узнай это поточнее.

Толас побежал в сельсовет, потребовал справку, потом получил паспорт и наконец с паспортом в руках предстал перед девушкой.

— Ну, а теперь что скажешь?! — торжествовал он.

Девушка задумалась о чем-то, потом улыбнулась:

— Теперь все в порядке… Не в это воскресенье, но в следующее присылай сватов…

В то, следующее воскресенье, сваты Толаса явились в дом девушки, явились и попали на ее свадьбу…

…Толас остановился, не закончив танца.

— Кто-то идет к нам, — он показал на человека, шагающего по кукурузному полю.

А человек шел быстро, уже можно было различить его лицо, и, если бы это был кто-то свой сельский, ребята бы узнали его.

— Может, кто-нибудь из городского начальства к нам пожаловал? — предположил Цыппу.

— А где же тогда его машина? — засомневался Батадзи.

Человек был в шляпе, в светлом плаще нараспашку, в коричневом костюме…

— Кто бы он ни был, — сказал Толас, — но родился он в тот день, когда бог наделял людей должностями…

А Тугану все казалось, что ему знаком этот человек, и он мучался, пытаясь вспомнить его, и когда тот был уже совсем рядом и поднял руку — мол, мой вам привет, — Туган наконец узнал его. Узнал и успел шепнуть ребятам:

— Предоставьте его мне.

Гость все не опускал руку, будто ожидая, что ему бросятся навстречу и устелют дорогу цветами. Он широко улыбался, и заговорил он бойко, весело, словно сто лет знал этих парней:

— Здорово, орлы! Клянусь честью, смотреть на вас одно удовольствие! Настоящая краса полей!

Интересно, думал Туган, вспомнит он меня или нет?

— Примите мои самые добрые пожелания! — он протянул мягкую белую руку Тугану. — Ну, здравствуй!.. Тугана я знаю! — радостно сказал он и подошел к следующему: — Здравствуй, Цыппу!

— До сих пор меня вроде бы звали Батадзи…

— Извини, дорогой… А ты, по-моему, Азрым. Уж тут-то я не ошибаюсь?

— Нет, ошиблись мои родители, когда назвали меня Состыкком…

— Всех перепутал! — засмеялся гость. — Бывает, а? Ну, скажите, бывает ведь?

— Бывает, — мрачновато подтвердил Гадац и протянул гостю руку: — Здравствуй и ты, Батырбек!

— А-ха-ха-ха! — зашелся от смеха гость. — Меня зовут Харбе, Харбе мое имя! Я — корреспондент республиканской газеты!

— О, как мы промахнулись! — схватился за голову Толас. Надо было, чтобы он застал нас за работой! Теперь он обрушит на нас испепеляющий огонь сатиры…

— Нет, — покачал головой Харбе, — вы достойны поэмы! Самой настоящей! — он повернулся к Тугану: — Я весь в твоей власти! Я превращаюсь в слух, буду внимать каждому твоему слову, рассказывай, дорогой!

Когда они остались вдвоем, Харбе вдруг обеспокоенно спросил:

— Скажи, опоздал?

— Да у нас ничего такого и не было, — смутился Туган и, показав на кастрюлю, добавил: — Суп вот остался…

— Я не о том, — поморщился Харбе. — С радио, телевидения, из других газет у вас никого не было?

«Наверное, Сиука его натравил», — подумал Туган. Было время, Сиука ничего не пропускал. Стоило какому-нибудь колхознику купить вилы в магазине, как он сочинял об этом статейку и мчался с нею в город, к своему двоюродному брату Харбе. Как-то Сиука и Тугана затащил в редакцию, познакомил с родственником. Харбе пригласил их в ресторан, и, сидя за столом, они битый час слушали его разглагольствования.