Гриш Бицоев - Тепло очага

Задумались мы, как-то не по себе нам стало. «Ладно, говорим, прощаем…» Вытащили его из ямы, и вот что я тебе скажу…

Не узнать с тех пор ребят. Будто волшебным кнутом их хлестнули…

— Волшебным кнутом, — оторопело пробормотал Харбе. — Это дьявол какой-то, а не человек… Ну, а дальше как было?

— Дальше ты сам сочинишь, — улыбнулся Туган, — а нам пора в поле…

Если бы за работу, как в школе, ставили отметки, Туган оценил бы сегодняшний день «тройкой».

Сегодня они сделали меньше обычного, и виною тому был вовсе не Харбе. Ребята думали о Коста, тревожились о нем, и в поле после обеда не слышалось ни шуток, ни смеха. Все с нетерпением ждали вечера, ждали, когда можно будет наконец пойти в село и хоть что-нибудь сделать для друга.

Но в село им идти не пришлось. Едва они вернулись с поля, как к их вагончику подкатил председательский «газик». Распахнулась дверца, и из машины вышел Шахам. Окинул внимательным взглядом ребят, поздоровался.

— Вы тоже здравствуйте! — ответил за всех Батадзи. — И почаще приезжайте к нам!

— А вы что, каждый день можете принимать гостей? — улыбнулся председатель.

— Пожалуйста, — буркнул Гадац, — если хотите, можете вообще остаться у нас…

— Нет уж, — покачал головой Шахам, — сами захотели дальнее поле, сами и живите здесь… Не скучаете еще по селу? — спросил он. — Нет?.. Ну и хорошо, — он шагнул под навес, сел за стол, посмотрел на Цыппу.

Тот и ужин готовил, и к разговору прислушивался, и потому не все у него получалось ладно. Шахам заметил это и улыбнулся:

— Ну как, довольны поваром?

— Если бы он каждый раз к обеду нам по рюмочке подносил, мы бы каждый день за его здоровье пили, — высказался Толас.

— Ну, а если бы еще рюмочку, то и за здоровье Состыкка выпить можно? — спросил Шахам.

— Состыкк — это особое дело, — усмехнулся Толас, — тут одной рюмочкой не обойдешься.

— Будем ужинать, — строго сказал Цыппу. Когда все уселись за стол, Шахам лукаво подмигнул Толасу:

— Сейчас сбудется твоя мечта… Цыппу, — позвал он, — там в машине три пирога и еще кое-что… Принеси-ка все это сюда…

Ребята недоверчиво смотрели на председателя. Разыгрывает, подумал Туган. То же самое думал, видимо, и Цыппу. Уж очень нехотя плелся он к машине. Вот он открыл дверцу, забрался в «газик» и, тотчас высунувшись, показал ребятам графин с аракой. Потом он задом вылез из машины, держа в одной руке графин, а в другой белый узелок, увидев который Туган понял, что все это прислала Сопо.

— Сопо была так добра, что и быка не пожалела бы для вас, — сказал Шахам, глядя на Тугана. — Она и в большие праздники так не старалась. Желала вам, чтобы поскорее сыграли свадьбы одну за другой, чтобы были счастливы… И еще что-то кричала вслед, но я не все расслышал…

Горлышко графина наклонилось к кружке. Пряный запах араки ударил в ноздри. Арака лилась тоненькой струйкой, ее было мало, и это была первая арака за все время их работы.

Кружку подали Шахаму.

— Надо посвятить пироги, Шахам, — сказал Гадац.

Председатель улыбнулся:

— Сопо их уже посвятила, а я, если смогу, повторю ее слова…

Он встал. Вслед за ним встали и ребята.

— Три пирога на нашем столе, как и положено по осетинскому обычаю, — заговорил Шахам. — И в пирогах этих заключен не только наш труд, но и труд наших предков, впервые обработавших эту землю. Потому мы и встаем, когда посвящаем пироги… И пусть от поколения к поколению передаются мир и добро, — он оглядел ребят. — Наш бог — это наша земля, — сказал он, — так пусть же нам хватает ума и силы ценить эту землю, пусть мы всегда будем богаты ее дарами!

— Амин! — разом вскричали все.

— Вы стоите в начале пути — так пусть же он будет светлым и красивым, ваш путь!

— Амин!

По обычаю первый бокал передается младшему, и Шахам протянул кружку Толасу. Бедный Толас! Он всегда сходил за младшего…

Кружка снова вернулась к Шахаму.

— Ладно, ребята, — сказал он, — дан бог, чтобы вы и пить умели и умели воздерживаться. — Шахам улыбнулся: — Сам бы я, конечно, не привез вам араку… Но что поделаешь с Сопо? Ей хочется благословить вас, напутствовать, она долго ждала этого часа, и пусть благословение ее пойдет вам впрок… Выпьем же за здоровье Сопо!

Кружка пошла по кругу.

Туган злился, видя, как жадно тянутся к ней руки ребят, какими взглядами они провожают ее. С привычкой не так-то просто расстаться. Сейчас они выпьют — что в этом графине? — и главной мечтой их станет арака. Где бы достать, раздобыть, найти, чтобы выпить по-настоящему, ощутить ее вкус и крепость. А может, Шахам именно это и предполагал? Вряд ли, он просто следует обычаю. «Сопо благословила, Сопо напутствовала»… Нет, он точно хочет испытать их, проверить, кто сильнее — они или арака. Ох Шахам, Шахам…

Когда очередь дошла до Тугана, он хотел было отказаться, но передумал. Нечего разыгрывать святого, усмехнулся он про себя, ничем ты не лучше своих друзей, придется и тебе сдать экзамен.

— Пусть доброте твоей, Сопо, не будет конца, — пробормотал он, ни на кого не глядя, и выпил залпом.

«Он и о Коста ничего не говорит, — думал Туган. — Тоже испытывает? Хочет понять, интересует ли нас судьба друга? Ждет, когда мы сами спросим о нем?»

— Дай бог, чтобы мы смогли тебя отблагодарить, Сопо, — сказал, подняв кружку, Батадзи.

— Вы, конечно, слышали о ее сыне, — заговорил Шахам, — о Сидамоне… Тихий был человек, слова громкого никогда не произнес, никогда не вспылил, не вышел из себя. Сколько раз я пробовал разозлить его нарочно, даже на спор пытался это сделать, но так и не получилось у меня, — Шахам задумался, вздохнул. — Была у него удивительная особенность, — продолжал он, — ни разу, по-моему, он не сказал «я». Он даже в зеркало когда смотрел, видел не себя, а тех, кто нуждался в его помощи. Звать его не приходилось, он появлялся всегда в тот момент, когда был нужен кому-то. Спокойный, неторопливый Сидамон… Когда началась война, я часто думал о нем. Господи, думал я, каково ему в этом пекле? Ему бы за плугом идти… Если кто и рожден был для мирной жизни, так это Сидамон. — Шахам улыбнулся грустно. — Он писал с фронта матери, что кормят их хорошо, обмундирование теплое, просил прощения за то, что начал курить… Спокойно писал, рассудительно… Но Сопо не так-то легко провести. «Ты, — потребовала она, — напиши, чем вы там занимаетесь. Не думаю я, что на войне люди только и делают, что одеваются потеплее и курят цигарку за цигаркой»… И Сидамон ответил. Дословно я его письмо помню, а дело было так… Сидели они в окопах, а между немцами и нашими было заснеженное поле. Картофельное, — это Сидамон не забыл отметить… И посреди этого поля на нейтральной полосе стоял подбитый танк. Было затишье между боями, но на войне и от шальных пуль погибают. И вот этих шальных пуль что-то стало многовато. То одного скосит, то другого… А немецкие позиции были слишком далеко, чтобы вести оттуда прицельный огонь. В чем же дело? Стали думать. Думал и наш Сидамон. Решил он понаблюдать за танком. Ничего подозрительного не заметил, но все же обратился к командиру. «Не дает мне покоя этот танк», — сказал он. «Думаешь, кто-то сидит в нем?» — спросил командир. «Снайпер, — ответил Сидамон. — Спозаранку занимает свое место, стреляет в нас через смотровую щель, а ночью возвращается к своим». «Если бы он ходил туда-сюда, в поле были бы следы», — усомнился командир. «Следов нет, потому что все время падает снег», — сказал Сидамон. «Ладно, — сказал командир, — я подберу тебе ребят». — «Нет, — ответил Сидамон, — я пойду один. Немцы наверняка следят за танком и, если заметят нас, всех перестреляют». — «А если «перестреляют» тебя одного?» — спросил командир. «Одного труднее заметить», — ответил Сидамон. «Пусть будет по-твоему, — сказал командир. — Не боишься?» — «Раньше боялся, — ответил Сидамон, — а теперь нет»…