Геннадий Прашкевич - Люди Огненного Кольца

— Простите, а почему я не могу полететь пусть через месяц, но с вами?

— С ума сошел, Миша! Ты у нас единственный квалифицированный лаборант на две лаборатории! Тебя же сразу Мельник или Резников перехватят! С кем мне тогда? — Он вдруг прищурился и подозрительно спросил: — Или ты с Мельником хочешь?

— Не хочу! — быстро ответил я, представив зануду Мельника.

— А может, с Омельченко? Или с Резниковым? — продолжал подозревать шеф.

— Ну что вы!

— Тогда не противоречь! Ты мне для м о и х работ нужен.

Я знал о вечной нехватке лаборантов в нашем НИИ и противоречить шефу не стал. В конце концов, я знал, чем займусь на острове. Буду писать! — о плоском Шумшу и о гористом Парамушире. О рыжих бамбуках, прущих в небо, и о стюардессах, спускающихся с этих небес, как голубые ангелы. О сере, как она плавится и горит на склонах извергающегося вулкана, и о камнепадах, ревущих, как смерч… На моих глазах осваивался огромный край, своими глазами я ощущал холодное дыхание океана — так как же об этом не написать?

И я, как в омут, ушел в каникулы.

…Поселок, куда я прилетел маленьким самолетом, был намертво засыпан песком. Океан вкатывался в узкие переулки, омывал высокие завалинки, глухо шипел под заржавленными бортами выброшенных на берег шхун. Делать мне было нечего, и я пошел в кафе. Кто-нибудь обязательно упомянет Сказкина, думал я, тут-то я и возьму информацию… Но в кафе было почти пусто. В дальнем углу сидела над жареным кальмаром белокурая женщина. Другая, в обнимку с веселым немолодым шкипером, танцевала под негромкие звуки проигрывателя. Впрочем, не успел я сесть, как рядом со мной оказался человек в сером пиджачке, надетой на мятую серую рубашку. Он хмуро осмотрел меня и ткнул пальцем в танцующую:

— Вся тут!

— Как это? — не понял я.

— Да ты не поймешь… Люция, сядь к нам!

Танцующая показала язык. Шкипер тоже повернулся, но показал не язык, а большой кулак. Мой сосед хмуро пошевелил серой бровью:

— Инфузория в туфельках!.. А ведь я тоже иксы учил. Я многое, ох как многое знаю! Но тебе не понять, нет…

«Вы и Сказкина знаете?» — хотел спросить я, но слова мои потонули в его стенаниях. Подогретые местным квасом, бормотухой, как он говорил, они становились все разборчивей и яснее, и, пропорционально, ясности росла их непередаваемая простота… Странно, но я решил этого не замечать. В конце концов, такие мужчины и впрямь могли испытывать недоверие к моей новенькой штормовке и удивленному взгляду. Они могли испытывать ко мне недоверие и за то, конечно, что я не попадал с ними в глаз тайфуна, не брал серебристую рыбу из кошельков, не знал, наконец, чем бункеруются суда у ледяных берегов Камчатки… А мой оппонент тем временем тосковал:

— Я в каких только странах не был! Горы видел под небо, прямо, на океане стоят! Кашалотов глушил, кальмаров, как рыб, лопатил. Обо мне даже в Сингапуре сказки рассказывают — литр за литром я по спору с греками в себя глотал! Да что Сингапур! У меня на родине, слышал, наверное, есть такое село Бубенчиково, я как появлюсь, меня чуть ли не за километр встречают! Особенно Поля — ларёшница. На шею вешается, бери, говорит, в ларьке, чего твоя душа пожелает! А желает моя душа, конечно, лишь одного… — он значительно на меня взглянул, — всегда одного, и Поля о том догадывается. Незачем после меня в тот ларек заглядывать: пусто! — И он закричал: — Люция, сядь с нами!

Шурша полосатым платьем, Люция подошла. Ей было под сорок, но выглядела она, как Клаудиа Кардинале, и мой сосед ее ничуть не смутил:

— Шел бы ты домой, Серп Иванович, — мягко посоветовала она. — Устал, да и Никисор небось скучает…

«Богодул с техническим именем, — замер я. — Серп Иванович! Сказкин! Вот, значит, с кем мне в будущем домик делить! Вот, значит, с чьими серыми бровями шефа своего вспоминать!»

— А вы? — мягко спросила Люция. — Вы кем будете?

— Утопленником, — предположил Сказкин.

Но я возразил:

— Геолог! Я тут домик ищу, базу хочу устроить.

Люция помрачнела:

— В прошлом году жили у нас геологи… У соседки теперь сирота растет, а с молоком на островах ох как плохо!

— Мои тихие, — убеждая я, — на трудах академика Обручева воспитаны. Книги читают, о кино говорят — тихие!

Большая ворона, хлопнув крыльями, опустилась на подоконник. Светлый и круглый, как у рыбы, глаз с любопытством уставился на тоскующего Сказкина.

— Мне бы ружье! — не выдержал он, но Люция мягко вмешалась:

— Кыш, птица! — И обратилась ко мне: — Если сговоримся, домик я вам предложу. Он старенький, пора бы его снести, но, если полы постлать и в окна по стеклышку вставить, до ближайшего землетрясения доживете…

Я хотел заказать кофе на всех, но Серп Иванович медленно встал и так же медленно замахнулся на меня кружкой из-под бормотухи. Шкипер засмеялся и кружку у Сказкина отнял:

— Устал! Видим, устал! Домой бы пошел, а? К Никисору!

— К кому? — не расслышал Сказкин.

— К Никисору, племяннику твоему!

— О-о-о… — протянул Сказкин. — С е ч е л о в е к!

— Или ты уходи, — предложил мне развеселившийся шкипер, подмигивая своей подруге. — Когда Серп Иванович сердится, это надолго.

— А с домиком, — переспросил я Люцию, — я могу надеяться?

— Как же! — заверила она меня мягко. — Завтра на площади все и решим. Он там, на площади, стоит — домик…

— Тогда я в гостинице кофе выпью, — откланялся я. — Счастливо вам всем. Да и вам тоже, Серп Иванович!

На берегу пахло морской капустой. Двугорбый вулкан, как осьминог, сидел на противоположном краю залива. Над вулканом зажглись звезды, и всем и всему вокруг было покойно и хорошо.

А думал я в ту ночь о многом.

Мне хотелось снять домик, запереться в нем, варить кофе и писать о Самом Дальнем Востоке. Домик, о котором говорила Люция, я видел — мимо него из кафе шел. Небольшой, он занимал угол площади, и на салатном фронтоне его можно было различить смутные цифры — 1952—1962, а также разные надписи. Заборная книга, любил говорить о таких стенах шеф, тиражи малые, зато формат большой!

Наконец я уснул и во сне услышал своего шефа.

— Главное, Тропинин, домик под базу снять! Геолог без базы, что лысый без шапки — холодно, неудобно и никто не завидует.

К сожалению, сон этот оказался не в руку.

Утром, придя к знакомому домику, я увидел руины, в которых с грохотом, и лязгом возился перепачканный штукатуркой трактор.

Пока я озирал горестные помпеи домика, подошла Люция, одетая в рабочий комбинезон. Она ничем больше не напоминала Клаудиа Кардинале, но голос ее остался таким же — спокойным и рассудительным.

— Знаете, — сказала она, — на наших островах цунами да землетрясения совсем не чудо. Представьте, завалило бы вас в домике… Пожалуй, и в сто лет наша контора от ваших друзей отсудиться бы не сумела. Я ведь знаю геологов — упорный народ, у моей соседки сын от них подрастает.