Лев Кукуев - Море в ладонях

Он не знал, о чем с ней еще говорить, и она все сказала. Сидели молча, курили.

— Тебе нравится новая роль? — спросил Ершов, желая хоть этим скоротать время до прихода Катюши.

— Не очень, — призналась она. — Самая заурядная, из разряда комедийных. Терпеть не могу заурядного… Я по своей натуре холерик. Поднялся занавес, и нет ничего от Ирины. Сыграю «Бесприданницу» и два, три дня чувствую себя прескверно. Даже физически недомогаю.

— Может, это не так уж и плохо?

— Да! Для театра, для зрителя.

— Что ты хочешь сказать?

— Не знаю, как объяснить. Играю влюбленную, чистую героиню. И я влюблена, умна, хороша. Я действительно влюблена, но в кого?! Как ни крути — в партнера по сцене. А в жизни, может, терпеть его не могу. Два, три часа полного напряжения нервов, перевоплощения на грани самообмана, состояние психически больного, когда действительно веришь, что ты Офелия, Лариса, Анна…

— И в Сергея Семеновича была влюблена, — подсказал Ершов.

— Да, если хочешь! — ответила она зло. — Только роль эта сыграна. Можешь верить, можешь не верить — дело твое… Кстати, один молодой периферийный драматург дал театру новую пьесу. Сделана здорово. Но я боюсь играть роль героини. Там мать оставляет дочь, уезжает… А у меня сердце начинает пошаливать, нервишки сдают…

Вошла Катюша и так неожиданно, что Ирина побледнела.

— А я у Маши пила чай с тортом. Спокойной ночи. — И Катюша ушла в свою комнату.

— Вот так, — сказала Ирина, — давай со стола убирать. А в общем дай мне заняться самой этим делом. Хочется, понимаешь?! Есть вещи, которые вдруг обретают значимость.

— Не возражаю, — ответил Ершов и пошел к себе в комнату. Теперь он думал об Ирине, о жизни ее, о том, чем для нее все кончится. И вспоминалась ему картина Лактионова «На отдыхе». Несколько престарелых актеров в пансионате… И стол со скатертью, и цветы, и картины, и мягкие кресла… И красок художник не пожалел, а грустно смотреть на все это. Какой-то тяжестью наполняет. Лица актеров и гордые и жалкие. Трудно понять, что привело их в этот пансионат, почему у них старость иная, совсем не такая, какой ей положено быть… Даже суриковский Меншиков в ссылке, в кругу своих дочерей, более привлекателен, сильный и мужественный.

И Ершову стало жаль Ирину. А впрочем с чего это он безрадостно смотрит на ее будущее? Может, в жизни Ирины тысячу раз еще все переменится?

Он стоял спиной к двери, у книжного шкафа, когда неслышно вошла Ирина и повернула его за плечи к себе. Не решаясь взглянуть в глаза, склонила голову ему на грудь. Стала прежней, доступной, покорной. Но он не обнял, не оттолкнул. Ни того, ни другого не стоило делать. Понимали без слов: прошлое не вернешь, не стоит его ворошить, а любая связь между ними заставит себя потерять в глазах другого окончательно.

— Я постелю тебе на диване в зале, — сказал он ей, — или можешь остаться здесь, постелю себе там…

Утром попили чай и вызвали такси. От проводов в аэропорт Ирина сама отказалась, пожала Ершову руку, притянула к себе Катюшу, расцеловала в щеки и в лоб, быстро села в машину, оттуда взмахнула платком и только за поворотом приложила платок к глазам.

Ершов уселся работать, но вскоре вошла Катюша и положила на стол открытку:

— Вчера вечером принесли, — сказала она, — забыла тебе отдать.

Он пробежал глазами по крупно писанным строчкам.

«Виктор Николаевич! Катюша! Буду рада видеть вас у себя пятнадцатого, в шесть вечера. Мне исполняется… узнаете, когда приедете. Жду обязательно! Ксения Петровна».

— Что будем делать? — спросил Ершов.

Вот уж беда с этим отцом. Не понять, когда спрашивает серьезно, когда шутит.

— Поедем, — сказала Катюша.

Как-то на огонек заехал к Ершову Дробов. Катюши и Ксении Петровны не было. Они туристским поездом уехали в Ленинград. Оттуда поедут в Ульяновск, в Шушенское…

Ершов работал над книгой.

У Дробова тоже забот полон рот. За последние два года звероферма его разрослась настолько, что колхоз получил на пушном аукционе почти два миллиона дохода. Ершов в шутку называл Дробова «комплексным председателем». У Дробова рыбозаводы на Байнуре и на Бирюсинском водохранилище. Пятьсот миллионов мальков «красной рыбы» должны вырастить рыбозаводы только в этом году.

— Как Таня? — спросил Ершов.

— Снова в командировке. Пора уж кончать.

— Что кончать? — удивился Ершов.

Дробов сидел напротив, склонив голову, взлохматил себе волосы, из-под бровей прищурился на Ершова:

— Валерку в тапочках ждем! Понимаешь?!

— Понимаю! — ответил Ершов.

— Отец с нами жить будет. Крайком рекомендует его секретарем Бадановского райкома. Ну, а места нам хватит…

С минуту сидели молча. Глядя на солидную пачку машинописных страниц, Дробов спросил:

— Продвигается?

— Туго.

— Сколько еще осталось?

Вместо ответа Ершов протянул толстую папку. В ней были вырезки из газет и журналов, копии решений, постановлений, протоколы совещаний и заседаний, страницы, написанные от руки и напечатанные на машинке. Записи бесед со строителями, проектировщиками, учеными… Здесь хранилась история Еловского целлюлозного на Байнуре.

— И у меня, Андрей, свои творческие проблемы, — оправдывался Ершов. — Материал давит.

— А ты пиши! Пиши быстрей! Буду первым твоим читателем.

— Не получается быстро.

— Писал же статьи на два газетных подвала за ночь.

Ершов когда-то сказал Игорю Петровскому: «Оперативная работа газетчика и работа писателя не одно и то же. Посади тебя редактировать книги, и ты под девизом «задачи дня» — перечеркнешь Шолохова, Федина, Паустовского… кого угодно».

Но не это сейчас волновало Ершова. Он взял со стола лист с цифрами, фактами:

— Невеселая получается картина, Андрей. Период пусконаладочных работ на целлюлозном затянулся. Уже не три миллиона затрачено денег, а шесть! Проблема? По-моему, проблема! Отстает строительство жилья и культурно-бытовых объектов. В Еловске повышенная влажность, и часть технически грамотных целлюлозников покинула город. Только в этом году с очистных сооружений уволилось свыше ста человек при штате в двести сорок. Факт? Бесспорный! До сих пор на производство продукции стоимостью в рубль, завод затрачивает рубль семьдесят. Еще не пущена вторая технологическая нитка, а очистных мощностей не хватает. Решено срочно построить еще семь радиальных отстойников, три насосных станции и реагентное хозяйство — огромный цех приготовления химических растворов. Петровский сенсационно преподнес это, как новую заботу проектировщиков о Байнуре, но так ли на самом деле?! На объект переброшено тридцать бригад. Работают день и ночь… А ты говоришь, быстрее пиши…

Как только речь заходила о целлюлозном, Андрей обычно мрачнел: