Лев Кукуев - Море в ладонях

Они вышли вместе.

— Вы здешний или приезжий? — спросил новый знакомый и тут же представился: — Георгий Фомич, гидрогеолог.

— Виталий Сергеевич, — назвал себя Ушаков. — По призванию преподаватель. Сам из Бирюсинска.

— И я люблю свою профессию. Для меня в ней романтики неистощимый родник. Жил в Крыму, на Кавказе, в Средней Азии, а теперь потянуло в Сибирь. Была у меня мечта — перебраться в ваш Бирюсинск. Но мне ответили: нет квартир. А я с большим удовольствием уехал бы на Байнур. Насколько мне известно, там десятки целебных неосвоенных источников. Вчера получил письмо из Иркутской области. Любопытно! На севере, в Усть-Куте, богатейший источник. Когда-то еще Хабаров — основатель Хабаровска — построил на устье речки, впадающей в Лену, солеваренный завод. И вот сейчас на том месте довольно примитивный по форме, а по содержанию великолепный курорт. Чудеса из чудес! Я смотрел рецептуру воды. Это же здорово! А сколько откроют мои коллеги в вашем Бирюсинском крае!

— Вы бывали на Байнуре? — спросил Виталий Сергеевич не без гордости.

— К сожалению, видел один раз, и то из окна поезда.

— Обязательно побывайте. Байнур недаром зовут жемчужиной края. Словами о нем не расскажешь. Его надо видеть. Вот где настоящий родник живописи, поэзии и, если хотите, суровой прозы. — Ему хотелось говорить стихами.

— Да, я знаю, Байнур красив. Не понимаю, как вы, сибиряки, загнали его в кабалу. Я рьяный противник тех, кто загадил десятки наших лучших рек. Возможно, я рассуждаю, как реакционер, но, на мой взгляд, не нужно было трогать Байнур. На земле есть такое, ради чего должно поступиться даже экономическими выгодами. Сохранить бесценное в полной неприкосновенности — тоже подвиг, быть может, не меньший, чем полет человека в космос…

Виталий Сергеевич не ответил. Взгляд его задержался на театральной афише. Оказывается, в этом чужом областном центре находится на гастролях Солнечногорский театр музкомедии. Он вспомнил Ксению Петровну и то, как однажды пытался ей позвонить. Он хотел уже пригласить своего нового товарища в театр и, разумеется, пригласил бы, но та же афиша напомнила, что понедельник — день выходной у театра.

— Григорий Фомич! — сказал Ушаков. — А вы не обидитесь, если я возвращусь в гостиницу? Вылетаю утром, хочу позвонить в Бирюсинск, предупредить.

— Ну что вы, Виталий Сергеевич, что вы! Да бога ради. Идите, идите. Я еще погуляю…

По пути в гостиницу Ушаков заглянул в гастроном, купил винограду, шоколадных конфет, бутылку болгарского вина.

Узнать у администратора номер телефона Ксении Петровны оказалось делом несложным. Она жила двумя этажами выше. Как до сих пор он не встретил ее, удивительно!

Поднявшись в номер, Виталий Сергеевич прежде всего оглядел себя в зеркало, поправил галстук, смахнул пыль с ботинок и только тогда подошел к телефону.

— Алло, — отозвался знакомый голос.

— Это пятнадцать-шестнадцать? — спросил Виталий Сергеевич с явной надеждой, что шутка ему удастся. Он назвал номер ее домашнего телефона в Солнечногорске.

— Простите, я что-то не понимаю, — недоуменно ответили ему с другого конца провода. — Кто это?

Он выдохнул в трубку:

— Ваш поклонник, Ксения Петровна.

— Да?! И что вы хотели?

— Хотел сказать, что всегда восхищался вашим талантом.

— Ну что же, спасибо, если не шутите… А все же, кто вы?

— Ваш земляк.

— Земляк?! Это очень приятно. — И она, помолчав, прямо спросила: — Это вы, Виталий Сергеевич?

Ее слова его тронули и обрадовали. Значит, круг ее знакомых был не настолько велик, чтобы она рылась в памяти, терялась в догадках, кому и когда давала свой домашний телефон.

— Да, это я. Я — одинокий, покинутый странник.

Она рассмеялась звонко, спросила:

— И давно уже здесь?

Он ответил:

— Жаль, уезжать должен утром. Значит, опять с вами век не увидимся. Как быть?

Она недолго думала. Очевидно, и ей было одиноко в этот теплый осенний вечер.

— Идемте ужинать, — предложил он ей и почувствовал, как гулко забилось сердце.

— Охотно, — согласилась она. — Через десять минут спускайтесь в вестибюль, а я приведу немного себя в порядок.

Он увидел ее и почти растерялся. Слишком броской своей красотой отличалась она от тех многих женщин, которых он знал. Естественный цвет белых волнистых волос, полуоткрытая грудь, высокая талия, сильные ноги, умение держаться гордо, с достоинством, — все это делало ее не только женственной и изящной, но и строгой. Перед такой женщиной трудно было не почувствовать себя слишком земным, обыденным.

— Виталий Сергеевич, я рада вас видеть, — приветствовала она.

Он пожал ее теплую руку, не сказал ничего. Но она поняла без того, что слова будут лишними. Она видела по лицу, по глазам, что он тоже рад.

— Как мило, что вы не забыли меня, — улыбнулась она, когда уселись за дальний столик, в углу, где никто не мешал.

Он подал ей меню.

— Я съем заливное и выпью чай с лимоном.

— А рюмочку коньяку? — спросил он.

— Тогда добавим кекс и мороженое с изюмом.

— По бокалу шампанского?

— Сдаюсь! — уступила она и возвратила меню, не сомневаясь, что партнер не лишен вкуса, сделает все, как надо.

— За встречу! — сказал Виталий Сергеевич. — Надо же было встретить вас за две тысячи километров от дома!

— Все зависело от вас. Правда?

Она отпила глоток, второй. И он не спешил, уловил в глазах ее отблеск огней огромной люстры. Позвал официантку и попросил принести еще по коктейлю.

— Так и быть, признаюсь: недавно был в Солнечногорске, позвонил вам на квартиру, никто не ответил. Позвонил в театр, и сразу: кто просит? Растерялся…

— В котором часу вы звонили домой?

— Примерно в одиннадцать — двенадцать дня.

Она рассмеялась, словно хотела ему показать ровные крепкие зубы редкостной белизны, видимо, знала, что смех ее делает еще обольстительней, красивей.

— Виталий Сергеевич, не думала я, что вы такой робкий. Не надо самим усложнять себе жизнь… С одиннадцати у нас репетиции. Затем перерыв два часа, а там и спектакль…

— Теперь буду знать.

— Но меня переманивают в бирюсинский театр. Обещают лучше платить. Нет квартир, и надо с полгода ютиться в театральном общежитии: комната, правду, отдельная, но общий умывальник, общая кухня. Надоело так жить. Видимо, откажусь, в Солнечногорске останусь…

— Такое уж сложное дело квартира?

— Для меня? Да! — подтвердила она и сразу же спохватилась. — Не стоит об этом.

Хотелось ей возразить, но он не решился.

Виталий Сергеевич не заметил, как заполнил эстраду оркестр. Он знал женщин, но встречи с ними были бегством от самого себя, от пустоты… Когда услышал мелодию «Песнь любви», спросил:

— Вам нравится?

— Очень.

— И мне. Слушал ее в исполнении Хиля — не то. Не в его репертуаре. Нет взлета, порыва отчаявшейся души, если хотите — упорства. А когда слушаю Магомаева — я горец, я сильный, влюбленный, готов взлететь выше туч, идти за женщиной на край света.