Лев Кукуев - Море в ладонях

— Что?! — откликнулся в трубку Мокеев, и голос его зазвучал на октаву выше. — Да, да! Нет, что вы?! Я буду сейчас. Здесь три минуты ходьбы…

На немой вопрос Головлева Мокеев ответил:

— Помощник Прокопия Лукича звонил. Прокопий Лукич в особняке для высоких гостей остановился. Ты извини, наверное, следовало сказать, что ты у меня… Все так неожиданно. Наверняка с тобой пожелает встретиться. Вызовет, если понадобишься. Извини. Пей чай, жди.

В эти минуты Головлев не завидовал Мокееву. Он знал крутой нрав Крупенина. Достаточно слова, и завтра Мокеев не будет уже возглавлять институт.

Вернулся Мокеев в двенадцать ночи. На желтом его лице проступали красные пятна. Головлев лежал на диване, читал газеты. Ему не спалось.

— Успели шефу испортить уже настроение, — сказал тихо Мокеев и потянулся к пачке «Казбека».

Головлев понял все: из Москвы звонили на Дальний Восток, доложили о положении дел в Еловске, как о ЧП. Вот почему на обратном пути Крупенин и сделал остановку в Бирюсинске. У Крупенина тоже есть шеф, тот шеф полгода назад поручил Крупенину взять под личный контроль строительство целлюлозного на Байнуре.

— Я доложил обстоятельно, — сказал Мокеев. — Завтра утром Прокопий Лукич будет разговаривать с Ковалем, а потом вызовет нас. Так что тебе пока не следует уезжать…

Торчать в приемной пришлось битый час. Беседа Крупенина с Ковалем затянулась. Головлев терпеливо ждал, пальцы Мокеева, как барабанные палочки, нервно выстукивали дробь по толстой коже портфеля. Мокеев не выпускал его из рук, готов был в любую минуту вскочить, скрыться за дверью.

Коваль вышел, высоко держа голову. Трудно было принять за приветствие поворот его головы в сторону ожидавших приема. Головлев ответил кивком тоже едва заметно. Мокеев — подчеркнуто, резко, выражая тем самым не столько почтения Ковалю, сколько необходимость здороваться в этих стенах даже с тем, кто тебе просто нелюб.

Рука Крупенина была вялой, неэнергичной и поздоровался он с вошедшим, видимо, для проформы.

— Так как будем жить? — опускаясь в кресло, спросил Крупенин. — Может, закроем стройку, оставим по себе памятничек?!

Вопрос касался прежде всего Мокеева, и потому Головлев промолчал. Мокеев поежился:

— Прокопий Лукич, мы проведем контрольные изыскания. Версию Института земной коры нетрудно отвергнуть. Я вчера уже вам докладывал…

Крупенин приподнял слегка руку, и это означало: не торопитесь, вам не позволили еще говорить. Густые черные брови его сбежались и разбежались над переносьем. Каждый жест был скупым и строгим, как у военного. И Головлев вспомнил, что Крупенин был когда-то на самом деле военным, занимал в органах безопасности крупный пост.

Крупенин перевел взгляд на Головлева:

— Сколько затрачено на нивелировку строительной площадки и закладку фундаментов?

Головлев назвал цифру.

Крупенин бросил уничтожающий взгляд на Мокеева:

— А уссурийцы на прокладке коммуникаций семь миллионов сэкономили. Вот у кого надо учиться… Так что прикажете доложить правительству, уважаемый Модест Яковлевич?

— Если вы разрешите?

— Поменьше бы этих если! Район сейсмики и так удорожает строительство на пятьдесят, шестьдесят процентов. А время? Оно на вес золота.

Очевидно, Мокеев решил защищаться:

— Прокопий Лукич, если позволите…

— Говорите!

Головлев увидел на лбу Мокеева мелкие капельки пота. Признаться, ему самому было душно. Он почти не сомневался, что Крупенин принял решение. Но какое?

— Все будет сделано мною, — сказал Мокеев. — В самые сжатые сроки мы установим истинное положение дел. Сегодня, с вашего позволения, я выезжаю в Еловск.

— Ну что вы заладили: я поеду, я докажу! Куда вы смотрели раньше! А завтра снова целый поток жалоб и писем в Госплан, в Совмин, в ЦК. Вы просто не знаете, что творится у вас под носом. Назовите такую стройку, где было бы столько упреков и нареканий в адрес госкомитета, Госплана. Мне дважды пришлось объясняться на самом высоком уровне. А вы не можете здесь найти общий язык с учеными и общественностью. Настраиваете против себя не только отдельных лиц, но и целые учреждения, организации.

Крупенин, казалось, выговорился. Тяжелым взглядом смерил обоих. Но нет:

— Изыскания проведите. Проверьте данные Института земной коры. Результаты доложите. Ну а завод…

Он слишком долго прикуривал, три раза сряду затянулся большими глотками дыма:

— Независимо от того, обнаружите или не обнаружите этот чертов разлом, надо передвигать на триста метров юго-западней…

Головлев не поверил в то, что услышал. Мокеев растерянно пробормотал:

— Но как же?..

— Что как же?! — повысил голос Крупенин. — Вы уверены в своей правоте? — Он смотрел угрожающе.

— Разумеется, я…

— А если разлом Перова действительно существует?! — И эти слова прозвучали как оплеухи. — Тогда?

Можно было не добавлять, что тогда. Тогда хоть сразу садись на скамью подсудимых.

— Кстати, Коваль со мной говорил более убедительно. В уме ему не откажешь! Сегодня он обратился ко мне, а завтра может дойти до Совмина!

Мокеев понял, что приговор может быть окончательным здесь же, сейчас.

— И подумайте, до каких пор вы будете настраивать против себя всех и все. Учитесь работать с людьми! Где надо спорить, спорьте, но по-умному. Приостановить стройку — это означает оттянуть пуск объекта еще на год… А скорее всего быть изгнанными с Байнура… Кончили!

Головлев увидел взгляд, обращенный к себе, выпрямился.

— А вы составьте подробную докладную. Укажите, сколько затрачено средств, материалов. И внушите своим подчиненным, что мы держимся за Байнур не потому, что вложили в строительство деньги, а потому, что целлюлоза ваша давно нужна, потому что кордные заводы будут построены раньше вашего, им нужна целлюлоза!

Он сделал короткую паузу и добавил:

— Совмином, дано указание Солнечногорскому строительному тресту обеспечить вас в первую очередь крупнопанельными блоками для завода! Это позволит втрое сократить сроки…

И это действительно так. Головлев знал, что Солнечногорский трест осваивал в день триста тысяч рублей. Был одной из самых крупных строительных организаций в стране.

И все же уехал в Еловск Головлев подавленным. Разумеется, просчеты Гипробума ложились на плечи и самого Крупенина. И чем дольше затянется строительство, тем тяжелей они будут давить на всех. В своем огромном хозяйстве Крупенин найдет средства перекрыть непредусмотренные затраты, и на это пойдет охотней, чем сорвет своевременный пуск кордных предприятий. Вынести целлюлозный за черту Байнура, значило потерять навсегда Байнур, признать даже то, что не оправдано в позиции противников. На этом мог сгореть сам Крупенин.