Лев Кукуев - Море в ладонях

— О, вы какой! — не без восхищения сказала она. Взяла в рот соломку, склонилась к бокалу с коктейлем, отыскала слой коньяка, втянула в себя. Ее наполняло веселым хмелем. — Я вас начинаю бояться, — пошутила она, смеясь одними глазами из-под длинных черных ресниц.

— Неправда! Скажите, что это неправда, что вам хорошо.

Она по слогам его передразнила:

— Хо-ро-шо…

На узкой площадке возле эстрады, в ритм музыке, медленно двигались пары. Через стол от Виталия Сергеевича и Ксении Петровны сидели мужчина и женщина. Ее рука, протянутая в сторону партнера, лежала на скатерти, его рука на ее руке.

— Хо-ро-шо, — повторила Ксения Петровна, и Виталию Сергеевичу тоже захотелось взять ее руку в свою, но он не решился.

— Разрешите пригласить вашу даму? — услышал над головой Виталий Сергеевич и вздрогнул от неожиданности.

— Да, да, — сказал он, не успев разглядеть подошедшего.

Ксения Петровна укоризненно посмотрела на Ушакова и встала. Пока она шла к эстраде, он плохо видел ее из-за спины незнакомого человека. Но как только они пошли танцевать, он сразу же оценил того «фрукта» в белой сорочке, в черном костюме, с бабочкой вместо галстука. «Фрукт» танцевал со знанием дела и, как показалось Виталию. Сергеевичу, слишком уж близко жался к партнерше.

Но вот Ксения Петровна повернула лицо к Ушакову и улыбнулась. Ее рот был полуоткрыт, зубы блестели, слегка прищуренные глаза смотрели в упор. И ему показалось: она смеется над ним, над его неуклюжестью и растерянностью. Он кивнул ей и, вместо того чтобы опустить соломку в вино, пригубил через край бокала.

Кончился танец, и над головой Виталия Сергеевича вновь бархатистый, сдержанный голос сказал:

— Благодарю!..

Виталий Сергеевич кивнул, не взглянув. Его больше сейчас беспокоило, удобно ль уселась Ксения Петровна.

— Когда вам позвонил, боялся, что не узнаете, — продолжил он прерванный разговор. — Думал, что затерялся среди поклонников.

— Сказать откровенно? — спросила она.

— Только так.

— Напрашиваются многие, а зачем они нужны? Думка у всех одна. Достаточно и того, что в театре глазами тебя едят. Вы думаете, все только и ходят ради искусства? Понаблюдайте со стороны, из-за кулис, когда девчата наши танцуют какой-нибудь танец шансонеток… Мокроротых юнцов вообще не терплю! — добавила она жестоко.

Он смотрел на ее лицо: красивое, выразительное и злое. И снова раздалось рядом:

— Разрешите вас пригласить?

— Спасибо, но я пришла отдыхать! — сказала Ксения Петровна так холодно, что Виталий Сергеевич не знал: радоваться или не радоваться ее умению отвечать в подобных ситуациях.

Она отпила глоток, как ни в чем не бывало, заговорила:

— Вы знаете, Виталий Сергеевич, еще год назад я была влюблена как девчонка. Влюблена в человека почти ваших лет. Тот человек свободен, а я даже намекнуть ему о чувствах своих не решилась…

В груди Виталия Сергеевича что-то кольнуло, заныло:

— Кто же он?

— Его знают многие. Больше чем нас обоих. Но дело не в том. Просто он слишком хорош. И если человек не заметил, не увидел тебя, разве ты вправе рассчитывать на него?.. Влюблять в себя не хочу. Прошел стороной, не утешил и не обидел… И на этом спасибо…

Внезапная догадка обожгла Ушакова. Он вспомнил встречу в столовой, пристальный взгляд, каким проводила Ксения Петровна Ершова.

— Зачем называть? — продолжала она в раздумье. — Я вышла из того возраста, когда женщина за именем не видит ничего.

— Вам хочется светлой взаимной любви, — сказал Ушаков, не столько думая о ней, сколько о неудавшейся жизни с Тамарой Степановной. Когда-то умел дружить он с мужчинами, но плохо себе представлял, за что бы могли любить его женщины, если вся личная жизнь была втиснута в «рамки непогрешимости». Он жил по формуле: как бы чего не вышло. И тем себя обокрал вконец. А жизнь — она вон, уже за плечами.

Ксения Петровна переспросила:

— Светлой любви?! Не знаю! Теперь скорее участия, дружбы, заботы. Вряд ли уже способна любить, как любила девчонкой в семнадцать лет. Тогда это было каким-то несчастьем и самым огромным счастьем. Голова шла кругом. Не знаю, что ожидает теперь.

Она заметно хмелела, хмелел и он.

— Налью? — спросил Виталий Сергеевич и взял со стола бутылку шампанского.

Она пожала плечами и этим сказала: делайте, как хотите.

— Вчера, здесь в киоске, не успела купить журнал «Моды сезона». Славное пальто для осени в том журнале… А сегодня пошла — все распродано…

— Считайте, что вам повезло.

— А именно? — удивилась она.

— Вчера я просто из любопытства купил журнал. Охотно его презентую. Он у меня в номере.

— Спасибо! — она допила вино. — Вам, наверное, рано вставать. В котором часу уезжаете?

— Об этом не беспокойтесь…

На лестничной площадке, уступая дорогу двум встречным дамам, Виталий Сергеевич приотстал от Ксении Петровны. Он шел за ней и не мог оторвать от нее взгляда. Он смотрел на плечи, на талию, на ноги в тонком, кофейного цвета капроне, с трудом верил, что провел с такой женщиной вечер.

— Налево, — подсказал он ей чуть дрогнувшим голосом, и она подчинилась, — теперь направо, по коридору в самый конец.

Она шла, и он видел ее как сквозь сон.

— Как у вас хорошо! — сказала она, осматривая двухкомнатный номер. — Это люкс? Вы здесь не один?

— Один. Зачем отказывать себе в удобстве? Садитесь. Вот виноград, вот конфеты. — Он включил телевизор, достал из тумбочки бутылку болгарского.

— Жмет ногу, — сказала Ксения Петровна, показывая на туфельку с узким носком.

— О боже мой! Да снимите же их!

Она сняла туфли и, поджав под себя ноги, уютно устроилась в широком мягком кресле. Экран телевизора засветился, полилась тихая музыка. Транслировали концерт эстрадного оркестра.

Он сидел на диване, смотрел на нее через стол. Предложить ей сесть на диван не решался. Оркестр играл танго, и она спросила, танцует ли он.

— Неважно, — ответил Виталий Сергеевич.

— Идемте, я вас научу.

Она с озорством девчонки вскочила, положила оголенную руку ему на плечо.

— И все же, переводитесь в Бирюсинск, — сказал Виталий Сергеевич. — Начальник горжилотдела — поклонник искусства. Директор театра с ним на «ты»…

Он чувствовал запах ее духов, казалось, вдыхал вместе с ними бальзам, вливающий силу и молодость. Закрыв глаза и слушая музыку, склонился так близко, что губы его коснулись локона у ее виска. Он поцеловал этот локон, потом висок, потом щеку.

— Нет, нет, — сказала она, — не хочу гадко думать о вас, не хочу, чтобы и вы обо мне плохо думали…

Он выпустил ее и подал недопитый бокал:

— Вы говорили: прошел стороной, не утешил и не обидел. А если бы вдруг возвратился? Встретился завтра, сказал…

— Нет, нет! — отступила она. — Не надо так зло. Спокойной ночи. Я лучше пойду.