Лев Кукуев - Море в ладонях

И снова Виталий Сергеевич заверял биолога, что ничего не случится с Байнуром, что волноваться нет оснований…

Но Платонов остался Платоновым. Для него голомянка, бычки и рачки — превыше всего. Знал Виталий Сергеевич не хуже биолога, что байнурский омуль прижился давно в водоемах Чехословакии, что будет иметь там скоро промышленное значение, что на родине добыча омуля, хариуса желала бы лучшего. Но он знал и другое: неисчислимый ущерб рыбному хозяйству Бирюсинского края нанесла прежде всего война. В годы войны пользовались сетями и неводами с уменьшенной ячеей. Не до тонкостей было в рыболовецком хозяйстве, когда гибли от ран миллионы на фронте, когда миллионы от голода пухли в тылу.

А Платонов все продолжал наседать:

— Как же можно, Виталий Сергеевич, строить завод на Байнуре, если этот завод будет сбрасывать в море соли цинка?! Это же яд! Уже сейчас проектировщики определяют так называемую мертвую зону в несколько квадратных километров.

— Кузьма Петрович, вы умышленно замалчиваете очистные сооружения, — пристыдил биолога Ушаков.

— А вы назовите хоть одно предприятие, где очистные сооружения идеальны и водоемы не загрязняются промышленными стоками.

Что было ответить этому грубияну? Забыл, что не дома находится, а в крайкоме!

— Думаю, есть такие предприятия…

— Вы думаете, а я знаю, что более ста семидесяти рек страны загрязнены. Мы потеряли сотни тысяч центнеров рыбы. Мы…

— И что же вы предлагаете? — вынужден был перебить Виталий Сергеевич. — Может, надо свернуть всю промышленность, не строить заводы и фабрики, сидеть на берегу Байнура и через лупу заглядывать под камни?

Несколько долгих секунд, славно байнурский бычок, Платанов глотал воздух раскрытым ртом.

— Я считаю… Я считаю, что прежде чем строить завод, нужно было такое решение подвергнуть широкому обсуждению. Следовало привлечь к этому делу биологов и ихтиологов, химиков и гидрологов, гигиенистов…

— Не узнаю вас, Кузьма Петрович…

В этот момент над зданием проревел ТУ-104, и стекла в рамах жалобно задребезжали.

— Поймите, стране нужен корд! Покрышки вот этой замечательной машины при посадке испытывают нагрузку в сотни тонн. Миллионы автомашин, тракторов, тягачей и комбайнов у нас на резиновом ходу. И тысячи, если не десятки тысяч, простаивают из-за отсутствия покрышек, из-за нехватки корда.

Биолог поник:

— Вот, вот. И взлетная полоса для этого самолета срочно была нужна. А что бы подумать и сдвинуть ее на несколько градусов в сторону. Все тяжелые самолеты взлетают на город с полумиллионным населением. Порт стал международным. День и ночь ревут моторы, не дают отдыха ни старым, ни малым. А теперь реконструкция порта требует новые миллионы затрат и нас утешают, что скоро появятся самолеты, которые будут взлетать вертикально. Век техники, атома… А люди живут не только завтрашним днем, им отдых, покой нужны и сегодня…

Виталий Сергеевич встал.

— Не надо красок сгущать, Кузьма Петрович! И давайте исходить прежде всего из государственных интересов. Авторитетная комиссия пришла к выводу, что завод нужно строить на Байнуре. Вы забываете и об обороноспособности Родины. Потребуется — заставим строителей сделать такие очистные сооружения, каких нигде нет! А я как советский гражданин, как коммунист, как один из руководителей Бирюсинского края не возьму на себя смелость войти в правительство и отказаться от целлюлозного завода. Прикиньте здраво, что давал нам Байнур и что может дать. Вдумайтесь всесторонне и скажите, что ценнее сейчас: сто тысяч центнеров рыбы или двести тысяч тонн кордной целлюлозы, за которую платим золотом? Построим пару сейнеров на востоке или в Прибалтике и в десять раз больше рыбы получим…

Только теперь Платонов заметил, что Ушаков уже встал. Биолог грузно поднялся, насупил лохматые брови, глухо сказал:

— Это тоже не государственный подход к делу.

Он ушел, не попрощавшись, с тех пор не показывал глаз.

Виталий Сергеевич тут же снял трубку, и позвонил директору проектного института Мокееву.

— Как?! — почти выкрикнул он, когда услышал в ответ, что в производстве кордной целлюлозы солей цинка не существует.

Он искренне пожалел, что не связался с Мокеевым в присутствии Платонова.

Но прошло несколько дней, и явился писатель. В своих книгах поклонник могучих сибирских рек, активный общественник и в то же время любитель «ввернуть», взять многое под сомнение.

И на беседу с ним ушло больше часа рабочего времени. В конце концов Виталий Сергеевич прямо спросил:

— Ну, а ты-то, Виктор Николаевич, чего переживаешь? Я понимаю, когда о Байнуре пекутся биологи, гигиенисты. Все новое вызывает у них преждевременный страх. Они путаются сами и пугают других. Разносят нелепые слухи. Тебе же нужен рабочий человек, наш современник в его славных делах. Посети стройку, познакомься поближе с людьми, напиши хорошие очерки или добротную повесть. Народ тебе скажет спасибо!

Ершов сидел, опустив глаза, улыбался каким-то своим невысказанным мыслям. Как только Виталий Сергеевич кончил, он повернулся к нему. Но улыбка с лица Ершова не исчезла, наоборот, весь добродушный вид писателя теперь говорил: понимаю вас, уважаемый, понимаю, но это не то, о чем бы хотелось сейчас говорить.

— Поеду и обязательно, — наконец сказал он. — Возможно и напишу что-нибудь. Но вынужден возразить: заботы у нас одни. Как же не переживать?!

— Тоже правильно, — согласился Виталий Сергеевич. — Только не стоит превращать муху в слона. У вас, у писателей, есть привычка ввернуть покрепче да краски сгустить.

Ершов невесело рассмеялся: начавшийся разговор уводил-таки от первоначальной темы.

— Вы говорите: пиши. Но прежде, действительно, нужно съездить на стройку. Пожить, посмотреть, побывать там не раз и не два. Встретиться надо с людьми: с рабочими, инженерами, учеными, с советскими и партийными руководителями. Я не мог обойти и вас.

— Выходит, с меня начал?! — рассмеялся Ушаков. — Ну, ну. Давай! И как же меня изобразишь? Назовешь Ушаковым, Смирновым, Петровым? С некоторых пор у вас, у писателей, принято изображать руководящих работников черствыми и сухими людьми. — Виталий Сергеевич вновь рассмеялся, хотя и невесело.

— Зачем же так? Если и буду писать, то постараюсь сделать таким, каким себе представляю.

— Вроде того начальника стройки, от которого в твоей «Бирюсе» уходит жена?

«Что это, намек на мою Ирину?» — подумал Ершов и тут же ответил:

— Такого не пожелаю ни вам, ни Тамаре Степановне.

— Да, — сказал Ушаков, — в больших делах нас никто не видит, а вот споткнись на малом, и сразу начнут склонять во всех падежах. Я и в мыслях не допускаю, чтобы что-то случилось с Байнуром! А случись?! Ты первый ткнешь пальцем в мою сторону…