Лев Кукуев - Море в ладонях

…Но неужели она поняла его мысли, услышала их или же только поймала взгляд на себе. Брови ее вдруг поднялись удивленно, глаза посмотрели в упор, оттолкнули. Волнение сделало лицо Ксении Петровны еще красивее.

— Значит, послезавтра вы уже дома? — сказал он с тайной надеждой на будущую встречу.

— Да! — сказала она облегченно.

— Не пора ли нам пообедать?

Глаза ее сузились и посмотрели в щелки густых ресниц, на лицо набежала улыбка и тут же растаяла.

— Виталий Сергеевич, что вы?! — почти упрекнула Ксения Петровна. — Через тридцать минут я буду в городе шахтеров!

Он едва не стукнул себя в лоб кулаком:

— Утюг я! Разговорами накормил!..

А она рассмеялась тем заразительным смехом, который так ему нравился. Но рассмеялась совсем по другому поводу: она выиграла во времени, теперь никуда не пойдет, поезд стоит всего две минуты, пора собираться…

— Утюг!..

Он ругал себя нещадно, но ругал без злобы. Все у них впереди, все наладится. Залог тому — ее прежний, веселый смех.

К концу рабочего дня Виталий Сергеевич был в Бирюсинске. И снова испортилось настроение. Из шестисот крупных и средних промышленных предприятий план третьего квартала не выполнил прежде всего комбинат нефтехимии, на котором занято почти сто тысяч рабочих. Неизвестна причина, но дважды звонили из Москвы. Почему-то вспомнился сразу и тот разговор, который так ловко подстроил Крупенин. Крупенин одним выстрелом убил двух зайцев: заставил его, Ушакова, взять под личный контроль Еловскую стройку и теперь уж любыми путями защищать ее от нападок инакомыслящих.

В ту же ночь Ушакову снился дурной, необычный сон. За два часа до этого он смотрел телевизор. В записи на видеофон показывали «Каменного гостя». Лауру пела Ксения Петровна. Севильского соблазнителя — незнакомый актер. Финал превзошел все ожидания, подействовал удручающе. Вместе со сном пришли и кошмары. Он, Ушаков, сидел в кабинете, писал объяснение…

Своей уравновешенной обычной походкой, огромный, как Каменный гость, вошел в кабинет покойный Бессонов. Ушаков вскочил, смял бумаги.

— Нет! Ты сиди! — потребовал громовым голосом Бессонов. В глазах его фосфорический свет. Движения робота.

И Ушаков вдруг почувствовал, как ему стало невыносимо жарко.

— Сиди! — приказал старик. — Эта мебель не для меня. Я слишком тяжел для нее… А теперь расскажи, как дожил до такой жизни?

«Как дожил?» — легко было спрашивать. Разве не сам Бессонов «денно и нощно», капля по капле горел на работе? Разве не было трудностей у самого? Разве не пропадал неделями на посевных и уборочных? Сегодня партийный актив на строительстве ГЭС, завтра у шахтеров железорудного бассейна, а послезавтра летел в Яблоневку, чтобы больше узнать об открытой геологами кембрийской нефти, пощупать ее руками, просить у правительства дополнительные средства на скорейшее освоение сурового края с его неисчислимыми богатствами…

— Вот так и дожил, — сказал растерянно Ушаков… — Трудно мне одному, Павел Ильич, не вовремя ушли.

Ушаков понимал: глупо Бессонова упрекать в том, что ушел тот рано из жизни. Но, если Бессонов требовал, — попробуй не объясниться.

— Ты не один! — возразил Бессонов. — Тебя окружают живые люди. Разве не они — источник твоего вдохновения? Разве не им принадлежишь ты?

— Им!..

— А с целлюлозным? Забыл, о чем я с тобой говорил?

— Помню. Интересовались…

— Нет! Ты забыл!

Стол исчез, и Ушаков оказался на расстоянии вытянутой руки от гранитной фигуры Бессонова.

— Павел Ильич, я понимаю, мне до вас далеко…

— Не говори так со мной! — прогремел чудовищным голосом необычный гость.

Он повернулся, пошел к двери, стена перед ним раздвинулась.

— Но как же мне быть?! — закричал Ушаков. Он бросился вслед за Бессоновым и ужаснулся. Вспомнил: Старик приходил оттуда, откуда не возвращаются обычные смертные…

Утром позвонил, а вечером прилетел в Бирюсинск Пономарев. Не виделись после зонального совещания. Пономарев возглавлял делегацию своей области в дружескую Монголию. Ушаков встретил его в аэропорту, отвез в особняк для приезжих больших гостей. Ужинали вместе, потом сидели в гостиной, говорили о делах, смотрели телевизор.

КВН всегда нравился Ушакову. В этой форме он угадывал новое самодеятельное искусство. В умении посмеяться, проявить находчивость и смекалку состязались команды строительного и политехнического институтов.

— У нас тоже раз в месяц проводят, — заметил Пономарев. — Смотрю с удовольствием, отдыхаю…

Не успел Ушаков ответить что-либо, как ведущий объявил:

— А теперь, команда «Тяп-ляп», ваш вопрос к команде «Всезнайка»!

— Печаль моей мечты!.. Откуда это?

— На наш взгляд, — это печаль седого Байнура.

Виталий Сергеевич в душе возмутился: «И тут Байнур!»

— Вы согласны? — спросил ведущий.

Капитан команды строителей вышел вперед:

— Ответ предполагался такой: это строчка из стихов нашего земляка Михаила Тальянова. Но мы готовы согласиться с командой «Всезнайка», тем более, что стихи имеют прямое отношение к Сибири, природе, Байнуру!

Пономарев повернулся к Ушакову:

— Выходит, не желает народ смириться со строительством Еловского завода?

— Ну разве это народ? — отмахнулся Виталий Сергеевич. — Схохмить, почудить молодежь всегда любит…

— Кстати, перед отъездом я был в Москве. Слышал, по жалобе ваших ученых создана комиссия во главе с Крупениным, — он засмеялся. — Вот уж воистину поручили коту мышей ревизировать!

Но дошла не ирония. На мгновение оглушил сам факт:

— Каких ученых? — спросил Ушаков. Не по этой ли причине дважды звонили из Москвы? В горле першило. Воротничок нейлоновой сорочки давил, как железный ошейник.

Пономарев вспоминал:

— По-моему, называли Платонова и Коваля… Остальных не знаю. Видел Крупенина. Бодр, красив, деловит. Перекинулись парою слов, а дальше не пошло. Чувствую, до сих пор на меня в обиде!

— В обиде? За что? — удивился Ушаков.

— Крупенину долго ли? Характерец!

Ушаков смотрел на Пономарева. Нет, тот не позер. Волевое, открытое, чуть грубоватое русское лицо. Есть категория людей, которых задеть ничего не стоит. А этого, прежде чем тронуть, подумаешь: стоит ли?

— …В прошлом году предлагал нам строить фанерную фабрику. Фанера нужна, не скрою. Но у нас и березы разве на топорища для собственных нужд. Железная дорога и без того предельно загружена. Пусть строит там, где выгодно во всех отношениях. Вначале даже прикинули, но, кроме помехи, такая фабрика ничего не даст нашей области. Чугун и сталь, прокат и машины — вот хлеб наш насущный.

— Не даст, значит? — повторил невпопад Ушаков, негодуя на Коваля и Платонова. Дошли до Москвы, обходят крайком, дискредитируют местные органы.