Лев Кукуев - Море в ладонях

Он резко встал. Встал и заведующий крайздравотделом.

— Какие приняты вами меры?

— Еще вчера, Виталий Сергеевич, мы телеграфировали во все прибайнурские районы санитарному надзору о случаях отравления.

— Ну, а с людьми, с людьми, как работаете?!

— Санитарному надзору строго указано…

Ушаков остановил, жестом руки:

— Вы радио, телевидение использовали?

— Но об этом… Как говорить об этом?

— Говорить так, как есть! — зло отрезал Ушаков. — Выступить надо немедленно по радио и телевидению. Организуйте экстренную информацию и беседы. Говорите и днем и вечером. Напоминайте сегодня и завтра. Внушайте до тех пор, пока не убедитесь, что каждый человек знает об угрожающей опасности!

Вошел помощник.

— Что, Василий Петрович? — спросил Ушаков.

— Проверил, как вы велели. Еще два человека — женщина и мужчина поступили с тяжелым отравлением в центральную больницу. Женщина только что скончалась. Спасти, говорят, было уже невозможно…

Несколько долгих секунд стояла тяжелая тишина.

— Соедините меня с Управлением охраны общественного порядка, — сказал помощнику Ушаков и опустился в кресло. — А вам, — перевел он взгляд на заведующего крайздравотделом, — вам докладывать лично мне о каждом случае отравления. Немедленно принимайте меры!

— Виталий Сергеевич! — напомнил о своем присутствии помощник.

— Что? — спросил Ушаков.

— На имя крайкома поступил тревожный сигнал. Звонил дежурному председатель Шиткинского сельсовета. Тальянский гидролизный два дня назад произвел сброс неочищенных отходов производства в Бирюсу. На протяжении многих километров левый берег реки отравлен. Мимо Шиткино до сих пор плывет дохлая рыба.

Горячей волной кровь хлынула к лицу Ушакова. Но он взял себя в руки. Перевел дыхание:

— Позвони прокурору, пусть явится. Хватит уговаривать. Пора и честь знать!

Как-то в холодную ясную полночь Миша Уваров с высоты башенного крана увидел Еловск и не поверил глазам. Сверху все было намного красивей, масштабней и, он бы сказал, величественней. Промбаза, строительные площадки, возвышающиеся корпуса завода и ТЭЦ, поселок строителей и Южный, где будут жить эксплуатационники — все в море огней. А по дорогам с песком и гравием, с пиломатериалом и бетоном, с раствором и арматурой беспрерывным потоком мчались МАЗы и ЯЗы, газики и «шкоды», самосвалы и бортовые, грузовые и специальные. Напряженный ритм стройки не мог не взволновать даже самого равнодушного человека. Повышенные обязательства строителей претворялись в жизнь. Стройка росла не по дням, а по часам. Сегодня закладывались фундаменты, а завтра уже возводились стены первого этажа. Не побывай день, два на том или ином участке, и его не узнаешь. Всполохи электросварки поднимали световой купол над стройкой чуть ли не на высоту байнурских гор. Ночью не становилось тише, наоборот, надрывные звуки машин, грохот металла, бульдозеров, тракторов, экскаваторов, все шумы, присущие стройке, разносились далеко по тайге.

И Мишу охватила такая гордость за своих друзей и товарищей, что он готов был запеть прямо здесь, в кабине крана. Но проявить мальчишество да еще в присутствии члена комитета крановщицы Люды Бежевой он не решился. Пришел он Люде сказать, что едет в крайком комсомола. Пора бы давно получить ответ не только из края, но и из центра. Южный поселок заложен и строится. Строится по-прежнему в деревянном исполнении. Стандартные брусчатые дома собирают за несколько дней. Уже обозначились улицы и кварталы, предан забвению первоначальный план строительства города с многоэтажными красивыми каменными домами, площадями и скверами, дворцами и парками. Нашлись умники, которые поговаривают:

— А что?! Построим Еловск и подадимся на усть-илимскую или красноярскую стройку. Хуже не будет. В этой сырой дыре пусть проектировщики прозябают…

Вот когда вспомнились статьи и споры о неудачном выборе места. Каменный город был бы прочней и выносливей. Не одну сотню лет стоит Ленинград на бывших болотах. А город какой!

Миша звонить в Москву Крупенину не решился. Не решился звонить и Ушакову. Но в крайком комсомола позвонил. Действовал по инстанции.

Вначале ему ответили, что письмо, к сожалению, не рассмотрено, не согласовано. Просили позвонить денька через два. Он так и сделал. И тогда ему объяснили:

— Поставленный вами вопрос не в нашей компетенции.

— Как так?! — кричал в трубку Миша. — А кто его будет решать?!

Делового разговора не получилось.

— Еду! — сказал себе Миша. — Я им устрою!

Ребятам он ничего не сказал, не хотел огорчать, только просил Люду не терять его, а заседание комитета перенести на день его возвращения из Бирюсинска.

Но то, что произошло в крайкоме комсомола, окончательно ошарашило Мишу. Его прежде всего спросили:

— Как вы понимаете свои задачи?

— О каких задачах вы говорите?

— О ваших, разумеется. Не о моих же.

Миша не раз слышал много лестного о том человеке, перед которым сидел, встречался с ним на больших комсомольских активах, но с глазу на глаз разговаривать не приходилось. Теперь эта встреча настолько ошеломила Мишу, что у него стало сухо во рту. Рука сама потянулась к графину, наполнила стакан водой. Но, спохватившись, Миша поставил стакан между собой и хозяином кабинета.

— Сколько у тебя на учете комсомольцев?

Миша ответил.

— Задолженность по взносам большая?

— Нет задолженности.

— А сколько приехало и сколько уехало за последний месяц?

— Около ста человек, — ответил Миша.

— Вот чем в первую очередь надо заниматься. Воспитанием молодежи!

— Жилья не хватает! — сорвался Миша. — Не современный город в двадцатом веке строим, а захудалый поселок из бревен. Наобещали ребятам вагон…

С минуту молчали. Но вот Мишин собеседник встал из-за стола, прошелся по кабинету, остановился напротив:

— Да ты попей. Не стесняйся. Давай поговорим по душам.

В два глотка Миша опорожнил стакан.

— Ну вот, а теперь скажи: ты кто — начальник стройки, главный инженер или комсомольский вожак?

— Я секретарь комитета!

— Тогда зачем влезаешь не в свои дела? Зачем суешься туда, где мало что смыслишь?

— В докладной записке изложено мнение комитета!

— А кто комитетом руководит? Кто отвечает за его работу? Мало ли какие нездоровые мнения могут быть даже среди членов комитета.

Миша недоверчиво улыбнулся:

— Да вы что?!

Обвинить его самого — куда бы не шло. Но комитет?!

Мишин собеседник снова уселся за стол:

— Сколько вокруг вашей стройки было толков и кривотолков! Есть Госстрой, Госкомитет. Это директивные органы. Они решают эти вопросы. Кто дал нам право их подменять? Не думай, прежде чем так говорить, я тоже советовался… Только и не хватает, чтобы комсомольцы стройки мутили воду!