Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

Пойманный конь и был тот самый жеребец, которого Карлыгач-Слу выпросила у отца. Хотя ему шел пятый год, он еще не знал узды, к нему не прикасалась рука человека. Страх и злоба жеребца были сильнее, чем у молодого пленника, со скованными руками и ногами ожидающего своей участи. Петля, накинутая на шею, лишила его сил. И все же, когда Юнес приблизился к нему и впервые провел рукой по гриве, жеребец не выдержал, напряг все силы и, не помня себя, охваченный одним желанием уничтожить врага и вырваться на волю, взвился на дыбы. Но руки человека не знали пощады, узы были крепки. На помощь пастухам подоспели Арсланбай и Сарсембай. Поглаживая жеребца, похлопывая по холке и шее, надели на него уздечку с длинным ременным поводом. Жеребец почувствовал себя пленником навек. Он никак не мог успокоиться, дрожал всем телом, в глазах его сверкали злоба и страх. Карлыгач-Слу, не отрывая взора, охваченная радостью, приблизилась к жеребцу, положила руку ему на шею и стала гладить волнистую гриву.

— Ну, теперь ты довольна? — со смехом спросил Сарсембай.

Конь и впрямь был редкостный.

Грива черная, хвост ниспадает волнами, крепкие мускулы на бедрах чуть выдаются, грудь широкая, на лбу лысина, достигающая извивами конца губ и придающая коню особую оригинальность. Ряд ровных, длинных, белых зубов, большие, горящие глаза, а особенно округлые маленькие блестящие копыта указывали, что конь не уступит первенства многим лучшим скакунам степи. Белая полоска, тянущаяся по хребту от гривы до хвоста на фоне иссиня-черной лоснящейся шерсти, и белые ноги выделяли жеребца из тысячного табуна.

Жеребец немного успокоился. Джигит осмотрел его и, повернувшись к девушке, сказал:

— Коня взяли отличного, но все же мне хочется потягаться с вами.

— Я согласна.

Жеребца не спеша взнуздали, оседлали, крепко затянули подбрюшник. Конь вздыбился, но уже чувствовалось, что он смирился.

— Умеешь объезжать диких жеребцов? Попробуй! — приказал Сарсембай одному из пастухов.

Седло сняли, пастух откинул повод к гриве, погладил коня по хребту и вдруг вскочил к нему на спину. Это было для жеребца полной неожиданностью. То ли желая сбросить седока, то ли не в силах сдержать щекотку, жеребец с быстротой молнии отпрянул, но, не стерпев боли от удил, вздыбился, будто готовый взметнуться к небесам. Но джигит, казалось, прирос к коню и только все крепче и крепче натягивал удила. Сжав ноги, он изо всей мочи стегнул коня по крупу. Конь вместе с седоком умчался в степь.

Гости со смехом, довольные и конем и седоком, смотрели вслед. Дикий жеребец и пастух в одну минуту скрылись с глаз.

После долгой бешеной скачки, преодолев тысячу трудностей, пастуху удалось подвести присмиревшего жеребца к группе людей.

— Довольно! Оседлай снова! — приказал старый Юнес.

Девушка захотела непременно вернуться на этом жеребце, но «отец конских пастухов» решительно воспротивился:

— Не подобает казахскому народу лишиться красавицы.

Не дал он жеребца и Арслану. На своем веку он объездил немало лошадей и знал, что с этим жеребцом предстоит еще много хлопот. Догадываясь, что в честь гостя будет сварено мясо, Юнес решил попасть на угощение и потому объявил, что на жеребце поедет сам. Конечно, никто ни единым словом не возразил ему.

Старый Юнес с помощью двух пастухов взобрался на седло. Девушка, джигит и Сарсембай последовали его примеру.

Необъезженному жеребцу было трудно скакать вместе с остальными. Старый пастух то ехал рядом, то, не в силах удержать коня, уносился далеко в степь.

— Я хочу ехать вместе с пастухом, — сказала девушка.

Бай разрешил ей это, девушка стегнула коня и помчалась догонять Юнеса.

Гость счел неудобным оставить Сарсембая одного и только посмотрел вслед девушке, стрелой летевшей на маленьком красивом скакуне.

Они вернулись к вечеру, когда озера в бескрайней зеленой степи загорались от багряных лучей заходящего солнца желтым пламенем.

Тщедушный, хромой Кучербай пригнал овец; Джолконбай и работница отвязывали жеребят; Айбала, тукал, соседка и мать мальчугана, обвиненного в краже утиных яиц, доили коров, подпускали к ним телят; полоумная старуха перетаскивала в черную юрту свалянные за день кошмы.

Степь встречала вечер. Кобылицы, коровы кормили детенышей, с которыми были разлучены целый день. Жеребята с серебристым ржанием ласкались к матерям и, довольные, носились по степи. Весь джайляу готовился к ночному отдыху.

Давно сварилась жирная баранина, и распространял вкусный запах крепкий бульон. Все с нетерпением ожидали, когда мясо выложат на блюдо, и только беспечная детвора с горящими глазами толпилась вокруг потного, покрытого пеной жеребца — разбирали его стати и спорили о том, сможет ли он обогнать иноходца Арсланбая.

Девушка и джигит тотчас по возвращении расстались. Побыть наедине не представилось случая. Арсланбай только успел сказать:

— Карлыгач, много слов имею тебе сказать, позволь прийти вечером.

— У какой девушки хватит решимости отослать долгожданного? — улыбнулась девушка и ушла в белую юрту.

Тукал принесла к котлу большое блюдо. Несколько соседей, накинув на плечи кепе, медленной поступью прошли в большую юрту, бросив на ходу взгляд на сваренное мясо, мысленно прикидывая, сколько его. Батраки, женщины, ребята с голодным взглядом один за другим двинулись в том же направлении. Это заставило старого Юнеса прервать разговор с хромым Кучербаем:

— Пойдем — подают мясо.

К их приходу большая юрта была уже полна народу. Каждый разместился согласно своему положению и достатку. Одни стояли у самых дверей, другие сидели на корточках, некоторые разместились на кошме. Юнес прошел на свое место.

На самом почетном месте, на бархатном ковре, подогнув ноги, восседал Сарсембай. По одну сторону от него гость — Арсланбай в расшитой позументами шапке, за ним «отец конских пастухов», рядом с ним бедняк аула, старик Ирджанбаба, по другую сторону бая — джигит по имени Куйбагар, ведущий торговые дела бая, ниже его, замыкая табн [41] Табн — место трапезы. , сидели казахи этого аула, те, что победнее. Остальные в табн не включались и стояли в сторонке.

Джолконбай с маленьким медным тазом и кумганом обошел табн. Сначала он подошел к баю.

— Я уже вымыл, — отозвался тот.

Все остальные сполоснули руки. Подали гостям полотенце не первой свежести.

Кто-то сказал: «Несут мясо». Дверь открылась. Вошли тукал и работница с блюдами. Народ, толпящийся у входа, голодными взорами уставился на жирное мясо, от которого подымался пар. Блюдо с грудой баранины и колбасами поставили на середину табна. Поверх мяса лежала вареная овечья голова и немного джаймы [42] Джайма — лепешка, которая подается к мясу. . Бай, по обычаю, провел руками по лицу, возблагодарив создателя за ниспосланное им, и подвинул блюдо к Юнесу.