Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

Для ведения следствия по раскрытию столь важного преступления был назначен чуваш, коммунист Паларосов.

Он четверо суток вел следствие, допросил свыше пятидесяти человек, арестовал двенадцать преступников и под стражей отправил их в город.

Покончив с этой частью дела, Паларосов собрался ехать на пристань, но не успел сесть в тарантас, как услышал окрик:

— Товарищ Паларосов! Товарищ Паларосов! Остановитесь на минутку!

К нему спешил Петров, агент уголовного розыска.

— Из Байрака человека прислали. В овраге Яманкул обнаружили труп Фахри… Мне нужно ехать. Что вы думаете делать? — спросил он, но в вопросе ясно сквозило желание, чтобы Паларосов сопровождал его.

Паларосов задумался. Сегодня в городе открывается партконференция, он, как делегат, должен прибыть своевременно, принять в работе активное участие. В повестке дня стоят два важных экономических вопроса. А с другой стороны, он, как следователь, узнав о преступлении, должен немедленно ехать по вызову.

— Когда отходит пароход?

— По расписанию — в семь… На часок опоздает…

«Может, успею», — подумал Паларосов, а вслух произнес:

— Поедем в Байрак. Распорядитесь, чтобы нас сопровождал милиционер, а также вызовите доктора, — может, придется произвести вскрытие.

Ярко светит солнце. Все кругом спешит одеться в весенний наряд.

Нынче апрель был холодный, даже первая половина мая прошла в пасмурных днях. Но вот уже неделя, как солнце стало пригревать землю. Пронеслось несколько гроз, и воздух после них потеплел. Природа ожила, все зазеленело, закудрявилось.

Помолодели луга, поля, леса. Их молодая зелень ласкает взор. Выглянули желтые, белые, голубые цветочки, маня пестрых мотыльков. Пчелы наполнили окрестность веселым жужжанием. Высоко в небе взвились жаворонки, важно зашагали за пахарем черные грачи. Захлопотали в кустах всякие птахи, занятые устройством гнезд для будущих птенцов.

Вышли в поле и пахари. Тяжелыми плугами разрыхляли они землю, засевали ее зерном в надежде собрать осенью богатый урожай. Яркие лучи солнца укрепляют надежду хлебопашца. Полосы озимых и яровых всходов, готовая зацвести гречиха углубляют его радость. В нем пробуждается надежда; как за суровой зимой пришла ласковая весна, так и после тяжелой жизни наступит счастливая пора…

По черной дороге, проползшей змеей между всходами хлебов, тарантас подкатил к мелкой речонке. Вода в ней не доходила до половины колес, переправа была нетрудной. Лошадь медленно взобралась на гору и затрусила по влажной дороге, разделяющей небольшой лесок на две половины. От самой опушки леса снова начинались поля, а за ними сверкала голубая гладь реки.

Это Волга.

Когда путники выехали из леса, по ней медленно плыл длинный плот. Построенные на нем деревянные домики казались игрушечными, а суетившиеся около них люди — букашками. Заигрывают с плотом резвые волны, подкатывают к нему то с правого борта, то с левого, хотят добраться до домиков, но это им не удается, и волны отступают от плота, ища новых забав.

Из-за поворота реки навстречу плоту выплыл большой, двухэтажный пароход. Мощно загудела его сирена. Люди на плоту забегали, засуетились. Четверо кинулись к гигантскому рулю, сложенному из толстых бревен.

Подойдя ближе, пароход снова дал свисток, который прокатился по реке, достиг берета, прогремел в лесу и умолк где-то вдали.

Путники, очарованные видом пробудившейся природы, не заметили, как подъехали к Байраку.

Шустрый мальчуган с красным галстуком на шее открыл ворота околицы. Тарантас покатил по широкой улице.

— Вон… Нас ждут, — сказал Петров, указывая на противоположный конец деревни, где стояла толпа народа.

Паларосов был хорошо знаком с Фахри. Они вместе работали в тяжелые годы, вместе боролись с голодом. Фахри был тогда председателем волисполкома, Паларосов — агентом центра. Потом его отозвали в Чувашскую Республику. Последние годы он работал там. А теперь, после долгого перерыва, снова оказался в Байраке.

Паларосов, как и большинство чувашей, умел, хотя с трудом, говорить по-татарски.

Подъехав к толпе, он слез с тарантаса, по-татарски поздоровался с собравшимися, выразил Айше соболезнование, упомянул, что Фахри был его другом. Затем он обратился к Шенгерею с расспросами о том, когда, где и как был обнаружен труп Фахри. Получив от него нужные сведения, он снова повернулся к Айше:

— Пойдемте с нами.

То же, но по-русски он сказал Шенгерею и Петрову. Кроме них, нужны были двое понятых из местных жителей.

— Я пойду! — отозвался Гимадий, выходя на середину.

— Пусть Джиганша-бабай пойдет, он честный старик! — раздалось со всех сторон.

Паларосов не возражал. В сопровождении понятых, с Шенгереем, указывающим дорогу, направился он к оврагу Яманкул.

На крутом берегу Волги растет одинокий столетний дуб. Глубокие корни далеко ушли в землю, широко раскинулись могучие ветви, густая листва не пропускает лучей солнца, даже в полдень царит там прохлада.

Паларосов и его спутники оставили под тенью этого дуба вещи и стали с трудом спускаться по крутому скользкому скату оврага.

Разговор начался с выговора Шенгерею — он не должен был до прибытия следственных властей трогать труп и переносить его в деревню.

Паларосов зарисовал место обнаружения трупа. На правой стороне оврага, в желтом песке, ясно обозначался след ноги. Похоже, что сюда наступили в грязную, дождливую пору. Паларосов измерил след, внимательно осмотрел узкую тропинку, ведущую из Байрака в Хзмет. По окончании осмотра прочел протокол и дал его на подпись понятым. Но это оказалось нелегким делом.

Айша в детстве несколько зим ходила учиться к жене муллы, но дальше чтения по складам дело не пошло. Со временем и это забылось. И только после революции удалось ей урывками месяца полтора посещать кружок ликбеза. Там она научилась читать по-печатному; что касается письма, то с этим делом не ладилось. Огрубелые от тяжелой работы руки не могли справиться с тонким пером. Единственное, чего она добилась, — это подписывать свое имя и фамилию. Теперь, взяв из рук Паларосова перо, она с трудом вывела: «Айша Гильманова».

За ней была очередь Джиганши. В детстве он был крепостным Хайдера-мирзы Акчулпанова. Не удалось ему походить в школу и позже. Поэтому вместо подписи он обычно ставил тамгу [77] Тамга — знак. . На этот раз за него подписался Петров.

Шенгерей в детстве посещал школу, получил немало ударов от хальфы [78] Хальфа — учитель. и хазрета [79] Хазрет — мулла. , два раза убегал из школы, но всякий раз его приводили обратно, награждая еще большими тумаками. С годами зачатки знания, полученные когда-то в школе, забылись. И только во время советской власти удалось ему восстановить забытое. По книгам сынишки, ученика советской школы, научился он писать. Это было его гордостью и большим подспорьем в работе. Когда очередь дошла до него, он с кудрявым росчерком подписал свою фамилию.