Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

Паларосов нетерпеливо посмотрел на часы. В голове мелькнуло: если свидетель и дальше будет так подробно рассказывать, то к открытию партконференции не поспеть.

— Бабай, вы мне сказки не рассказывайте, а скажите, что знаете об убийстве Фахри.

— Не надо — так не буду. У меня язык не чешется! — поднимаясь со скамейки, сердито сказал Гимадий.

— Я не прошу вас молчать, но только хочу, чтобы вы не говорили пустяков.

— А почем я знаю, что тебе нужно! Перо ведь в твоих руках — пиши что надо.

— Ну и упрям же ты, старик! — усмехнулся Паларосов. — Ладно, говорите так, как знаете. Садитесь.

Гимадий спокойно, как будто ничего не произошло, продолжал рассказ:

— «Покажи мне новую деревню Байрак. Я преклоню колена на святой земле, возблагодарю всевышнего». Так, в разговорах, незаметно дошли мы до деревни, прошли по широкой улице, спустились к Волге. Оттуда на лодке перебрались на другой берег. Чистый желтый песок блестел на солнце как золото. Мулла совершил омовение, помолился, а я забрался в тальник и прилег в тени с трубкой… Прежде я не курил, но когда кочегар застрелил ишана, свет как-то опустел для меня, ну, я и пристрастился к табаку… Наступил вечер. Мулла и говорит: «Пора, пожалуй, вернуться». Мы потихоньку переплыли Волгу. Стал я убирать весла — вдруг слышу голоса. Поднял голову — вижу: по узкой тропинке, среди деревьев, по направлению к старому дубу идут двое. Точно признал я: один был кочегар Садык, другой — покойный Фахри. Трезвые ли они были, нет ли, сказать не могу, но только оба громко ругались. В это время к ним подошел Ахми, которого Валий-бай послал за нами. Он тоже видел кочегара и Фахри.

Старик прервал свой рассказ, раскурил трубку и продолжал:

— Вот от этого-то и зародилось мое подозрение, а как увидел на лбу кочегара шрам, как нашли около убитого окровавленный шкворень, взятый Садыком у Джиганши, так я совсем спокой потерял…

Отпустив Гимадия, Паларосов снова высунулся в окно:

— Товарищ Петров и Тимеркаев! Приведите работника совхоза Ахмеда Уразова и Садыка Минлибаева.

Из толпы, окружающей избу, вышла молодая женщина, одетая в городское платье, и дрожащим от волнения голосом сказала:

— Товарищ Паларосов, он в кузнице. Мой брат Шаяхмет давно пошел за ним. Сейчас они придут.

За Ахми поехал член совета.

По вызову Паларосова в избу вошел Джиганша-бабай.

— Чей это шкворень?

Таким вопросом встретил следователь вошедшего.

Джиганша-бабай, седой, семидесятилетний, но еще крепкий старик, был раздражен продолжительным пребыванием Гимадия у Паларосова и решил пожурить следователя за то, что он слушает непутевых людей, но неожиданный вопрос разрушил все его планы.

Старик подробно рассказал всю историю шкворня. Потом допрос коснулся шрама.

— Знаю, все знаю! — не скрыл старик. — Его жена Нагима росла в нашей деревне — в Акташеве. Я был ее посаженым отцом.

Паларосов долго расспрашивал о случае со шрамом. Под конец он будто вскользь спросил:

— Каковы были отношения между Фахретдином Гильмановым и Садыком Минлибаевым? Почему они враждовали?

Джиганша-бабай вскочил со скамейки, застучал палкой по полу и закричал:

— Так и знал! Так и знал, что Гимадий что-нибудь напутает! А ты зачем писал все его враки?

Паларосов удивился вспышке старика.

— Не волнуйся, старик. Я на то и послан, чтоб записывать все показания. Давеча записал слова Гимадия, а теперь твои, — пояснил он.

Но старик не сдавался:

— Мои — это другое дело! Мои слова пиши, а его не надо! Ведь он без толку языком треплет.

— Скажите же, какие отношения существовали между Фахретдином Гильмановым и Садыком Минлибаевым? — повторил следователь.

— Ты сперва послушай меня, а потом сам увидишь, какие были между ними отношения. Царя свергли, а земли не дали, сыновья наши с фронта не вернулись. Народ как соберется, так ругается. Тут приехал Садык, разъяснил все крестьянам и солдатам и отобрал у помещика все угодья. Садык был нашим первым указчиком, а Фахри — первым большевиком-комиссаром во всей волости. Вот и реши: кто они — враги или друзья? Ты человек умный, рассуди теперь!

И, не дожидаясь ответа, старик продолжал:

— Ты и сам был на фронте и, наверно, знаешь, как мой сын, погибший под Перекопом, писал, что отряд Фахри завоевал большую известность и сам Фрунзе в приказе сказал, что первым татарским крестьянским отрядом является акташевский отряд, отряд Фахри… Так-то вот… Прежде мы в деревне Акташеве жили, — пояснил он. — Как только узнали, что чехи заняли Самару и перерезали коммунистов, так и поднялись, как один. Из одной нашей деревни пошли двести человек, из них двадцать женщин было да семь стариков. Много тут помог Садык, а Фахри был нашим командиром… Ну, враги они иль друзья? А что делал тогда твой Гимадий? Я ему тогда говорил: пойдем, мол, с красными, там, мол, наше место, — а он и не двинулся, так и остался у белых. Вот ведь кто твой Гимадий!

— Джиганша-бабай, отчего ты на меня так сердишься? — улыбнулся Паларосов.

— Ишь сколько бумаги испортил, пока записал слова Гимадия, а мои писать ленишься. Вот за это и сержусь.

— Нет, бабай, я и твои слова записываю.

— Смотри же, хорошенько пиши! Из Акташева, мол, двести человек пошли, да женщины и старики не остались, и сам товарищ Фрунзе в приказе написал, что акташевский отряд — первый татарский крестьянский отряд. Акташевцы немало крови пролили за Советы и красную Татарию, а больше всех в этом деле старались Садык и Фахри. Запомни это.

Кончив свое показание, Джиганша ушел. После него следователь допросил Шенгерея и Нагиму. Из вопросов Паларосова Нагима поняла, что он ждет какого-то разъяснения, что подозрение против Садыка в нем не уменьшается. Нагиму обуял страх. Наконец она не выдержала, посадила своего грудного ребенка на колени к Айше и побежала к кузнице.

Но ей долго бежать не пришлось.

На краю оврага сначала показались два удилища, потом две головы — одна в красноармейском шлеме, другая в серой фуражке — и наконец вынырнули две мужские фигуры. Один из них был Шаяхмет, а другой, высокий, худощавый мужчина, одетый в синюю рабочую блузу, с глубоким шрамом на лбу — Садык. Нагима бросилась к ним.

— Отчего так долго задержался? — встревоженно спросила она, схватив мужа за руку.

— А ты зачем так струсила? — с ласковой усмешкой сказал Садык.

— Струсишь! Тут чего только на тебя не наговорили! Рагия утверждает, что тебя непременно арестуют.

Садык весело расхохотался.

— Глупая! Кто и за что меня арестует?

Нагима, несколько успокоенная ответом мужа, внимательно посмотрела на него и ахнула:

— Фу! Или ты в трубу лазил? Смотри, измазался, как шайтан. Оботри хоть лицо, а то весь в саже.