Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

— Уголь в кузнице очень плохой, так и летит, — пояснил Садык, вытирая лицо носовым платком.

В это время с криком «Папа! Папа!» к Садыку подбежали двое босоногих мальчиков лет восьми-десяти. При виде длинных удилищ они запрыгали вокруг отца:

— Мне! Мне!

Меньшему из сыновей — Куручу — Садык дал удилище подлиннее, а старшему — Хасану — покороче.

Куруч, обрадованный подарком, вприпрыжку побежал к реке, а Хасан, насупившись, глотая подступившие слезы, вымолвил:

— Чем такое приносить… лучше не надо.

— Так говорить не годится, Хасан. Ведь Куруч маленький, а ты большой и сможешь короткое удилище закинуть дальше, чем он, — успокоил его отец.

Пристыженный Хасан двинулся за братом.

Пока Садык мирил детей и разговаривал с женой, Паларосов допрашивал Рагию. Вначале она путала, под конец твердо заявила:

— Сама, своими глазами, видела, как они подрались у наших соседей. У Садыка из глубокого шрама на лбу струей текла кровь. Уж мы бились, бились, насилу ее остановили.

Увлеченная собственным рассказом, Рагия и не заметила, как выпалила:

— Кто же другой, как не Садык, сделал это дело? Он всю жизнь был отчаянным драчуном.

В это время в избу вошел Садык и, едва переступив порог, спросил:

— Вы меня вызывали?

Рагия вышла. Садык сел на ее место и закурил папиросу.

В результате собранных материалов Паларосов пришел к убеждению в виновности Минлибаева, но все же в душе ему хотелось обнаружить какой-нибудь факт, который разрушил бы это убеждение и доказал невиновность Садыка.

Он начал допрос по шаблону. Записал имя, фамилию и, только когда на вопрос о профессии получил ответ «химик», удивленный, остановился:

— Почему же вас называют кочегаром?

— Так уж прозвали.

— Как так?

— В двенадцатом году, в виде протеста на ленские события, наш завод не работал три дня. В числе уволенных за «бунт» оказался и я. После долгих мытарств мне удалось устроиться на Алафузовский завод кочегаром. С тех пор меня и прозвали кочегаром, хотя я по профессии химик.

— Где вы работали?

Садык стал припоминать: с семи лет работал учеником на спичечной фабрике, потом Бондюжский завод, Баку, Урал, потом снова Казань; вечные преследования, увольнения как «опасного» человека…

— Теперь где работаете?

Перечень оказался немалым: фабзавком, горсовет, бюро ячейки, райком…

Причину своего пребывания в Байраке Садык объяснил тем, что решил провести отпуск вместе с семьей у шурина.

— Что вы делали в кузнице?

— В четырех верстах отсюда есть артель «Маяк». Их кузнец напился пьяным и утонул в Волге. Ну, они и обратились ко мне: «Помоги, говорят, а то руки, ноги связаны, даже лошадь подковать некому». Я пошел раз, пошел два, а потом стал ходить в кузницу ежедневно.

— В какое время вы ушли из кузницы в субботу?

Этого Садык точно не знал, хотя и помнил, что солнце клонилось к закату.

— С кем шли?

— Сначала шел с Фахри, но потом мы расстались: я зашагал к Байраку, а он пошел в «Хзмет». Там возникли какие-то недоразумения между Валием и рабочими, сведения об этом поступили в ячейку, и Фахри должен был расследовать положение.

— От чего у вас на лбу шрам? — будто невзначай спросил Паларосов.

Садык улыбнулся и полушутливо, полусерьезно рассказал историю шрама.

В те давние годы, когда Садык был молодым парнем, в Акташе каждое лето устраивали джиен [82] Джиен — народное гулянье. . Садык участвовал в гуляньях, играл на гармошке, кутил с приятелями. Как-то раз, очевидно после особенно обильной выпивки, между парнями вспыхнула ссора, и Фахри сгоряча полоснул Садыка ножом. Удар пришелся по лбу. Кое-как рану перевязали, а Фахри скрутили руки и ноги, облили холодной водой. Тем дело и кончилось.

Следователь молча отодвинул в сторону портфель. Под ним лежал окровавленный шкворень.

— Узнаете? — спросил Паларосов, в упор глядя на Садыка.

Садык вздрогнул, вскочил с места, ощупал гвоздь и тонкую веревку, продетую в шкворень. Потом, не спрашивая разрешения, распахнул окно и чуть изменившимся голосом крикнул:

— Нагима! Где шкворень, который я брал у Джиганши-бабая?

Паларосов внимательно смотрел за каждым движением Садыка. В избу торопливо вошла Нагима.

— Я перерыла все вещи… не нашла, — пугливо вымолвила она.

Следователь усадил Садыка на прежнее место и предложил рассказать, зачем ему понадобился шкворень.

Минлибаев ответил, что он взял его у Джиганши, чтобы сбить гвоздь в сапоге, и забыл вернуть. Вот и вся история.

— Этот шкворень, окровавленный, найден в овраге Яманкул.

Садык побледнел. Его худое лицо окаменело. Он молча уставился на шкворень.

Паларосов повернулся к окну и крикнул:

— Введите Ахмеда Уразова!

Осторожно скрипнула дверь. На пороге показалась высокая, но какая-то расхлябанная фигура бедно одетого крестьянина. Воспаленные глаза с вывернутыми веками смотрели пугливо.

Паларосов задал ему несколько отрывочных вопросов об имени, фамилии, возрасте, месте службы и тут же перешел к выяснению обстоятельства его встречи с двумя спорившими людьми.

Ахми вытер грязным рукавом чекменя гноящиеся глаза и жалобно ответил:

— Чего я мог видеть? У меня глаза болят… трахома… Уж с детства…

— Значит, ты ничего не видел?

— Этого сказать не могу… По оврагу среди деревьев мелькнули два человека.

— Кто это были?

— Один был Фахри, а другой походил на Садыка… Точно сказать не могу.

— Слышал ли ты, о чем они говорили?

— Ругались они. А точно не знаю — глуховат я.

— Ничего не слышал?

— Нет… Только вот один матюкнулся и крикнул: «Я много видел таких, как ты!»

Не успел Ахми сказать последнее слово, как Садык, будто очнувшись от оцепенения, вскочил с места и крикнул:

— Как врет! Как врет! Кто только научил его?

Вызвали Гимадия. Он вошел встревоженный, напуганный, но от своих прежних слов не отказался и снова подтвердил все, что давеча показал следователю.

В избу нерешительно вошли несколько крестьян. Видя, что их не гонят, за ними потянулись и остальные. Скоро изба наполнилась народом. Все стояли молча, в напряженном ожидании.

Паларосов надел фуражку, накинул на плечи кожанку и стал медленно складывать в портфель исписанные листы бумаги. Он напряженно думал о том, как поступать дальше, основываясь на собранных им материалах. Он подумал, что в городе все будут поражены, что он, может быть, получит выговор, но другого исхода, казалось, не было.

Паларосов захлопнул портфель, посмотрел на часы и обратился к кочегару:

— Садык Минлибаев, оденьтесь. Сейчас едем в город.

— Зачем? — встрепенулся Садык. — Ведь мой отпуск еще не кончился.

— Вам нужно ехать на основании имеющихся материалов.