Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

— Знаешь, ведь я разыскал его!

— Что там делается! — продолжала Зифа. — Недаром старики говорят: «Хвали деревню, а живи в городе». Там, куда ни посмотришь, убийство да кровь.

Воодушевившись собственным рассказом, Зифа поведала о Гимадии, Низамии, трактористе Шаяхмете, Фахри и Шенгерее.

— Как же это так? Похожи как две капли воды, — закончила она.

Камалий улыбнулся. — Похожи, говоришь, мамаша? — Похожи, сынок, прямо на удивление! И хазрет как вылитый.

Камалий снова улыбнулся.

— Ты вспомни-ка: не в Шелангу ли тогда ездила?

— В Шелангу.

— А потом проехала маленькую деревню?

— Верно.

— За ней был маленький лесок, высокая гора? Проехав гору, вы попали в большую деревню. Так ведь?

— Так.

— Эта деревня и есть Акташево. Там провозгласили такбир, убили комсомольца и учителя.

— Да, да!

— Большинство байраковцев из Акташева. Они недавно переселились на Волгу, а в то время жили в старой деревне. И Гимадий, и Фахри, и Шенгерей — акташевцы.

— А как же Низамий и хазрет?

— И они из той же деревни. Хазрет и сейчас там живет. Он провозгласил такбир. В совхоз же он приезжал в гости к Валию, там ты его и видела.

Старуха с изумлением слушала, как ее сны превращаются в явь, бред — в действительность.

— Ну, а тракторист? — вымолвила она.

— Тут дело несколько иное. Комсомолец Бирахмет, убитый во время бунта, был старшим братом тракториста Шаяхмета. Они очень похожи друг на друга.

— Но ведь туда и наш Ситдык втесался. А он шелангинский, — сказала Зифа.

— Попросился он, — байраковцы приняли.

— Да ведь, он, говорят, родственник Валий-бая.

— Да, это так. Ты слышала о жене Шенгерея Рагии? Ее брат Акбер женат на сестре нашего Ситдыка. Дочь Ситдыка — жена Низамия. А старшая сестра Низамия, утонувшая в реке, доводилась сватьей Мариам-бикя. Поняла?

— Это та самая Рагия, которая подожгла «Уртак»? — спросила Зифа, в голове которой опять все стало путаться.

— Она коммуну «Уртак» не поджигала, а выколола глаза одной женщине, другой исцарапала все лицо и вырвала волосы. В ту же ночь дом коммуны сгорел от молнии.

— Ой, боже мой! И откуда ты, Камалий, все это знаешь?

— Как же не знать! Теперь все только о них и говорят. У нас на базаре, среди татар, другие разговоры и не ведутся. Даже в газете про них писали. Скоро, говорят, суд будет.

— В таком случае Шенгерей и нам родственником доводится! — ахнула Зифа.

— Есть маленько. Под одним солнцем онучи сушили, — усмехнулся Камалий.

На этом разговор прервался, так как Джамалий и Камалий ушли, сославшись на неотложное дело.

Дело, ради которого оба свата прервали интересную беседу со старухой Зифой, было неожиданное приглашение их Сираджием. Идти пришлось недолго. Двухцветная вывеска с надписью «Пивная» по-прежнему гостеприимно встретила сватов.

Джамалий и Камалий вошли в почти пустой зал, прошли мимо мраморных столиков, хрипящего, как старая дворняжка, граммофона и очутились в задней комнате.

За одним из столов сидели три полиграфиста в синих блузах, с серыми от свинцовой пыли лицами. Среди них был давнишний знакомый Джамалия метранпаж Шамси Гайнетдинов. При чехах он два дня скрывался в квартире Джамалия, и это еще больше их сблизило.

Заметив вошедшего, Шамси подозвал его к себе.

За другим столом, склонившись друг к другу, сидели студент Мустафа, шелангинский кооператор Низамий и Сираджий. При виде неразлучных сватов он откинулся на спинку стула и едва открыл рот, чтобы подозвать их, как Джамалий, считая неудобным в присутствии метранпажа Шамси примкнуть к такой компании, быстро занял свободный столик, усадил Камалия и стал перекидываться отдельными фразами то с одной, то с другой компанией.

Сираджию это не понравилось. Он пригласил Камалия и Джамалия по важному делу, а они болтают с типографскими хулиганами! Хоть бы ушли скорее… Но нет, не торопятся, окаянные. Засели, как пни, с места не сдвинешь… Сираджий что-то шепнул студенту и Низамию. Все встали. У дверей Сираджий обернулся и сказал сапожнику:

— Камалий-абзы, зайди вечерком ко мне. Дело есть.

Наборщик искоса посмотрел на них и свистнул. Как только за ушедшими закрылась дверь, Джамалий подхватил бутылки и подсел к метранпажу.

Разговор вертелся вокруг Садыка.

— Мы с ним вместе росли, — сказал Гайнетдинов. — Пить он пил, но и дело делал. В каких только тюрьмах не сидел, куда только не высылался! Подхватит, бывало, под мышки связки книг, толстенный «Капитал» — и айда. Если бы он хорошо знал по-русски, так он горы своротил бы.

— Разве он по-русски говорить не умеет? — удивленно спросил Джамалий.

— Умеет. Даже доклады делает.

— Чего же больше?

— Не может он с солью, с перцем сделать доклад. Вот по-татарски он острее говорит.

Шамси взглянул на часы и поднялся.

— Айда, товарищи!

— Куда спешите? Посидим еще.

— Посидеть бы не грех, да времени нет.

Но Джамалий не унимался:

— Пустое! Я угощаю по случаю гибели Валий-бая. Эй, официант, неси шесть!

Батареей выстроились бутылки, подали воблу, горох, но полиграфисты спокойно не сидели. Выпив по стаканчику, они поднялись. Джамалий снова стал упрашивать, наливая пенящееся пиво. Уж на ходу, застегивая пальто, наборщик и Гайнетдинов не отрываясь выпили. Джамалию это не понравилось.

«Нас и за людей не считают», — подумал он и обидчиво сказал:

— Что же это вы, ребята, так важничаете? Ведь и я не спекулянт, не буржуй, а такой же труженик, как и вы.

И тут же угодливо, чтоб не обиделись, хихикнул. Джамалий привык всю жизнь бояться русских, начальства, богачей, должен был всегда заискивать перед ними. Он старался всем угодить, понравиться, и потому в его улыбке и смехе сквозила приниженность, угодливость.

Метранпажу стало жалко Джамалия. Он нашел нужным утешить его:

— Зачем обижаешься? Нас типография ждет, машина, газета. Восемь тысяч подписчиков ждут. Нужно вовремя выпустить, каждая минута на счету. И так уже опоздали.

Распрощавшись, они ушли. Обида не улеглась в душе Джамалия. Ему так хотелось посидеть и поговорить с ними!

Когда-то, работая в профсовете, Гайнетдинов ездил на обследование совхоза «Хзмет». По возвращении Салахеев его обругал. «Ты, — сказал он, — хочешь подорвать примерный совхоз. Ты не понимаешь слов Ленина относительно спецов. Ты бузотер!» А теперь этот Салахеев арестован. Почему, а? Туда же замешали Низамия и Иванова. Удивительно! Не осталась в стороне какая-то Александра Сигизмундовна. Говорят, она была любовницей Валий-бая и его сына. Жалко, не удалось поговорить с Гайнетдиновым. Напрасно он ушел.

— Помилуй бог, трудно человеку, который по часам живет, — закончил вслух Джамалий. — То ли дело мы! Хочешь — вставай, хочешь — нет, хочешь — работай, хочешь — нет. Мы сами себе хозяева. Не так ли, сват Камалий?