Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

Оплаченное угощение оставить было жалко. Два друга принялись за выпивку.

Наступил вечер. Сапожник и портной, поддерживая друг друга, вышли на улицу.

«В чем же дело? Зачем Сираджий звал меня? Почему он ушел из пивной?» — спрашивал себя Джамалий и не находил ответа.

Погруженный в эти думы, вернулся он домой и сел за работу.

Давно валялась работа, взятая из кооператива. Разделаться с ней было недосуг. Мешало то одно, то другое. Два раза вызывали Джамалия, ругали, добились обещания доставить работу в субботу. Хорошо еще, что сами забывали назначенный срок. Но больше тянуть было нельзя. И работы-то оставалось немного — пришить рукава к двадцати бешметам да пуговицы и чуть-чуть прогладить утюгом.

Джамалий с твердым решением сегодня же кончить всю работу взял в руку иголку. Дело закипело. Одним стежком пришивал он пуговицу, отбрасывал готовую вещь на лавку.

«Ладно, для кооператива годится».

Брал другой бешмет, снова наспех пришивал пуговицы и отбрасывал в сторону.

«Для кооператива сойдет. Больно дешево платят».

Рукав пришивал в два счета:

«Все равно без переделки носить не будут».

Навалив на лавку груду «готовых» вещей, Джамалий принялся за утюжку. Он во что бы то ни стало хотел сегодня же развязаться с работой. В голове бродил хмель. Торопливо проводил Джамалий утюгом по воротникам и бортам бешметов, проглаживал карманы.

«Все равно в лавке изомнутся, будут как жеваные». Раздался стук. В комнату вошел милиционер.

— Вы Джамалетдин Зайнетдинов?

Джамалий подался назад и, уставившись на милиционера, ответил:

— Да, мы.

— Подписываться умеете?

— Постараться можно.

Милиционер протянул бумагу.

— Распишитесь в получении.

Это была повестка с вызовом Джамалия на суд по делу об убийстве Фахри.

После ухода милиционера Джамалий долго рассматривал повестку, вертел ее в руках. В душу его заполз страх.

— Пожалуй, пришел день расплаты! — прошептал он.

Снова взялся за утюг, но работать так и не дали. Кто-то без стука вошел в комнату.

— Ты, что ли, Камалий? Заходи, заходи! — сказал Джамалий, не поднимая головы.

Но он ошибся, это был не Камалий, а жена Валий-бая Мариам-бикя.

На голове пуховый платок, в стеганом пальто, на ногах пестрые ичиги, в руках большой узел. Джамалий опешил. Несколько месяцев он не видел Мариам-бикя и теперь насилу узнал — старуха поседела, глаза ввалились, спина согнулась, голос звучит глухо.

Она остановилась на пороге и произнесла:

— Килен [90] Килен — сноха. ! Джамалий, дома ли вы? Не разгляжу никак.

Изумленный Джамалий взял гостью за руку и усадил на стул.

— Не обессудь, бикя, в одной комнатушке ютимся. Сама знаешь, какие времена, — промолвил он.

Старуха, помолившись, сказала:

— Да поможет господь! Не на вас одних, на головы всех пало несчастье. А где же жена твоя Сафура? Здорова ли?

Джамалий кинулся к двери:

— Мать, а мать! Ты где? Иди скорее, гостья пришла, Мариам-бикя!

Из сеней вбежала Сафура. Это была худая женщина с испуганным выражением лица, одетая в старое, вылинявшее платье. С виноватым видом подошла она к гостье, поздоровалась, расспросила о здоровье и тут же взялась за самовар.

«Хорошо еще, и сахар и чай есть. Не стыдно будет», — подумала она.

Пока Сафура суетилась около самовара, Мариам-бикя, подогнув по привычке ноги, заговорила тихим, размеренным голосом:

— В жизни испытываешь все, что суждено господом богом. И справедливо и несправедливо терпишь. Вот страдает понапрасну и муж мой.

Утерла бикя слезы и продолжала:

— Ходила я к нему, а он обо всех расспрашивает, обо всех печалится. «Времена, говорит, тяжелые. Как-то, говорит, Джамалий поживает? Если есть какая работа, другому не отдавай, неси Джамалию. Он свой человек, умелый, честный. Увидишь его самого — от меня поклон передай».

Джамалий так и подпрыгнул на месте и подобострастно хихикнул.

— Хи-хи! Так и сказал? Как Джамалий, мол, поживает? А! Не забыл, говоришь?

— Зачем забывать! Вместе жили, вместе горе, радость делили.

Сафура тем временем накрыла на стол, расставила чашки.

— Да, да! — закивал Джамалий. — С головой был человек. Разве без головы миллионы наживешь? Сколько одних мечетей настроил! И меня не забыл. Скажите на милость! Так и спросил: как, мол, Джамалий поживает, а?

— Вот-вот, так и спросил. «Другому, говорит, работу не отдавай».

Сафура подала самовар. Все подвинулись к столу.

Гостья, расхваливая чай, пила чашку за чашкой. Не прерывая чаепития, она развязала узел, достала оттуда большую старую шаль, какую-то подкладку, вату, четыре пуговицы, два крючка и моток ниток.

— Если у тебя есть свободное время, сшей мне что-нибудь теплое, чтобы по утрам надевать.

Джамалий встрепенулся:

— Для тебя в два дня сделаю.

Чай пили долго. Старуха плакала и кляла. Наконец, распростившись, ушла.

Джамалий совсем потерял голову. Мысли в голове как-то не укладывались, работа не спорилась.

«Как быть? Зачем я сунулся в это дело? Ведь никто меня за полы не тянул! Сам сдуру сунулся, сам разыскал окровавленный бешмет. А зачем? Конечно, Валий-собака, душу вынет, не поморщится. Ну, а те? Ангелы, что ли? И зачем я сунулся? Не мог в сторонке остаться?»

На глаза попалась повестка. Джамалий взял ее в руки, повертел.

«Через два дня суд. Нужно идти туда, рассказать о бешмете. Уф…»

Наконец Джамалий не выдержал, нахлобучил шапку, надел кауши и направился к двери с намерением пойти к своему другу Камалию. Но не успел он переступить порог, как в комнату ввалился сам Камалий.

— А я к тебе собрался.

— Я сам пришел. Беда…

— Что такое?

— Ко мне Сираджий приходил. Беда! — махнул рукой Камалий.

— Ну?

— Как собаку изругал и тебя и меня.

— Да ну?..

— Пришел и говорит: «Совет последние дни доживает. Душат его и англичане, и французы, и японцы. А вы, говорит, два дурака, добровольно голову на плаху кладете. С какими глазами, говорит, на базар выйдете? Что вам скажут? Сами подумайте, разве до сего дня может уцелеть бешмет, сшитый двадцать лет тому назад? Кто этому поверит? А вы, два бородатых дурака, растрезвонили по всему миру, что нашли окровавленный бешмет Валий-бая, что он убил Фахри…» Беда да и только! — вздохнул Камалий и продолжал: — «Вы, говорит, Фахри за кого принимаете? Бандит он, хулиган, коммунар. А кочегар Садык во сто крат хуже его. Вы, говорит, погубить хотите Валий-бая и спасти Садыка».

— А ты что ответил? — растерянно спросил Джамалий.

— Что же я мог ответить! Он мне и слова сказать не дал. «Развесили, говорит, уши на брехню пьянчужки метранпажа. У него все мозги свинцовой пылью пропитаны, совсем одурел человек. Если б он умный был, так его из профсовета не выгнали бы. Он, говорит, очень хотел вскарабкаться повыше, да Салахеев щелкнул его, и скатился он обратно в типографию».