Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

— Что вы знаете по этому делу?

Низамий, не отрывая взгляда от лица председателя, ответил:

— Да вот Фахри и Валий-бая давно знаю.

Арджанов вскипел. Он хотел с помощью этого свидетеля рассеять впечатление, созданное Александрой Сигизмундовной, и потому, испросив разрешение, стал задавать ему наводящие вопросы:

— С каких пор, как и по каким делам знаете вы Валия Хасанова?

Низамий задумался и медленно произнес:

— За десять верст от нашей деревни начинались угодья Валий-бая. Он купил их у разорившихся наследников прежнего помещика. Каждое лето бай приезжал туда, каждую пятницу посещал мечеть в Шеланге. Лошадь оставлял у меня. С тех пор мы с ним и познакомились.

Ответ не удовлетворил защитника. Он снова спросил:

— Бывали ли у него в Шеланге иные дела?

Этот вопрос вынуждал Низамия к определенному ответу, и он сказал:

— Однажды после молебствия старики сказали Валий-баю: «Господь дал тебе большое богатство. В городе на каждой улице стоят твои дома, здесь твоим землям конца края нет. Открой нам школу. Вечными молельщиками за тебя будем». Бай ответил им: «Всем вам известно, что враги взвалили на меня незаслуженную вину. Я только что приехал из Петербурга. Издержанным деньгам счет потерял. Через генерала Чингиса получил доступ к самому Распутину. Подал я императору прошение о помиловании. Если благополучно избегну напасти, отремонтирую вашу мечеть, выстрою большую школу, содержание ее возьму на себя. Молитесь за благополучный исход».

Через две недели после этого получил бай телеграмму, извещавшую о помиловании. В ту же минуту приступил бай к ремонту мечети и постройке каменного здания для школы. А когда сам уехал в город, следить за всем поручил мне. Под моим наблюдением выстроили школу, через меня поступали деньги на ее содержание. Школа была большая, в два отделения — начальное и среднее, имела семь преподавателей… С тех пор и знаю я Валий-бая.

Низамий замолчал. На его лбу выступил пот от столь большой заученной речи. Он стал вытирать платком намокшую шею и лицо, довольный, что допрос окончился. Но ошибся. Арджанов снова задал вопрос:

— Как жил Валий Хасанов в голодные годы?.

— А как ему было жить! Ютился в одной комнате. Она даже хорошенько не отапливалась. А кормился с моей помощью.

— Как так?

— Очень просто. Я часто бывал в городе. Валий-бай давал мне спички, керосин, соль, иногда отрез на платье или бешмет. Я обменивал их среди крестьян на продукты и привозил ему.

Арджанов решил разбить показания Александры Сигизмундовны и потому спросил:

— Пшеничную муку привозили?

— Нет.

— Рис привозили?

— Нет.

— Десять фунтов сливочного масла привозили?

— Нет.

— Чем же питалась семья Хасанова?

— Известно чем — ржаным хлебом с отрубями. От этого он и захворал.

Тогда адвокат обратился к Хасанову:

— Как же вы: сами, питаясь ржаным хлебом, доставали для Ивановых и Салахеева пудами пшеничную муку и десятками фунтов масло и рис? Откуда вы брали для Ивановых дрова в то время, когда ваша семья сидела в нетопленной комнате?

Зал с напряжением ждал ответа. Валий Хасанов медленно поднялся с места и, глядя в упор на судей, стал отвечать. Многие показания Александры Сигизмундовны он свел на нет, преуменьшил их значимость, доказывая, что она из мухи сделала слона.

— Где уж было людей угощать? Сам чуть с голода не умер, — закончил он.

Допрос Низамия, казалось, был окончен.

Шаяхмет возмущался лживыми показаниями Низамия и Хасанова. «Конечно, кулак бая защищает», — думал он и злился, почему ни прокурор, ни судьи не зададут ему одного важного вопроса.

Но как раз в это время один из заседателей остановил уходившего Низамия:

— Скажите, свидетель, сколько денег истратил Валий Хасанов на помилование от царя?

Это был именно тот вопрос, который хотелось задать Шаяхмету, и он еле удержался от аплодисментов. Некоторой части публики этот вопрос показался неуместным, другие, наоборот, сочли его весьма важным. Все с интересом ожидали ответа.

— Я в чужом кармане не считал, — спокойно ответил Низамий, — а сам он как-то говорил, что израсходовал шестьдесят тысяч.

Шаяхмет прикинул в уме, сколько из этой суммы осталось в кармане генерала Чингиса и сколько попало самому Распутину, но, не удовлетворившись своими расчетами, решил расспросить при удобном случае Низамия.

Неожиданно течение процесса было нарушено сообщением, что в суд явились делегаты от крестьян деревень Шеланга и Акташево и татарского полка с просьбой допустить их на заседание.

— Допустите нас на суд. Мы имеем слово. Мы раскроем лицо Валия Хасанова, — заявили они.

Они принесли с собой резолюции собраний, где говорилось:

«Валий Хасанов был прежде кровопийцей, а после революции стал контрреволюционером. Мы требуем сурового наказания. Таким, как он, нет места на земле».

С момента начала слушания дела в суд поступила масса всевозможных постановлений, резолюций. В каждом из них писали:

«Фахри был героем-коммунаром армии селькоров. Его убийцы должны быть приговорены к высшей мере социальной защиты».

Председатель суда дал распоряжение отсылать копии этих документов в редакцию газеты.

Но шелангинские и акташевские делегаты этим не удовлетворились и настойчиво просили дать им слово.

Председатель, посоветовавшись с заседателями, сказал коменданту:

— Разъясните им, что по кодексу такие делегации в начале суда не могут быть допущены. Также сообщите, что все материалы пересылаются в редакцию.

Заседание шло своим чередом.

В зал ввели свидетельницу Минзифу.

Старуха то робела, то преисполнялась решимостью:

«Все расскажу, ничего не утаю… Расскажу, как сноха насильно отправила меня в деревню, как в Акташеве мужики взбунтовались, как такбир провозглашали, как учителя и молодого парня, похожего на Шаяхмета, убили. Скажу, что и хазрета и Гимадия там видела. Расскажу, как Низамий повез меня в город, как нас обыскали и нашли в его санях муку, масло, а в хомуте запрятанные николаевские кредитки. Все расскажу!»

С такими мыслями вошла старуха в зал, но при виде множества лиц растерялась, все слова вылетели из памяти, как горох из худого мешка. А когда начался допрос, все в голове старухи перемешалось.

Вот большой зал, битком небитый народом. Яблоку упасть негде. В конце зала возвышение. На возвышении стол. За столом сидит с колокольчиком в руке худой мужчина. Вот этот мужчина мягким голосом спрашивает:

— Кто приходил к Валию Хасанову, когда вы работали у него в совхозе «Хзмет»?

Старуха оробела. Зал покачнулся, пол куда-то поплыл. Зифа чуть не упала. Язык не ворочался.

Председатель задал вопрос по-иному: