Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

В сущности, Садык и сам был против выступления на суде в качестве свидетеля. С одной стороны, у него было много неотложных дел, ежеминутно требовавших полного к себе внимания, с другой — ведь он сам был недавно арестован по обвинению в этом деле. Садык ссылался на эти доводы, но прокурор ничего и слышать не хотел.

Арест Минлибаева и предъявленное ему обвинение было глубоким недоразумением. Это теперь стало ясно каждому. Не нашлось никаких данных, говорящих против его участия на суде в качестве свидетеля.

Но Салахеев этого не знал. Он смотрел на Садыка как на своего заклятого врага.

— В прифронтовой полосе… поймали… Одного расстреляли… другой успел скрыться… теперь он перед вами…

Эти слова свидетеля падали на его голову, как раскаленные камни. В горле пересохло, становилось трудно дышать.

Кочегар продолжал отвечать на вопросы. В своих показаниях он вскрыл кусочек тылового быта.

Волна колчаковщины катилась к берегам Волги. До Казани оставалось всего восемьдесят верст. Над значительной частью теперешнего Татарстана гремели колчаковские орудия, трещали пулеметы. Белые хотели, переправившись через реку Вятку, сделать бросок на Казань. В это самое время партком послал кочегара во главе рабочего батальона на фронт, в распоряжение Двадцать восьмой дивизии. Колчаковцы, несмотря на весенний разлив, продолжали беспрерывно попытки переправиться через Вятку. Таял снег. По небу ползли дождевые тучи. Маленькие речушки превратились в бурные потоки. В армии ощущался острый недостаток одежды, провианта. Окружающие деревни, охваченные кулацким восстанием, были готовы наброситься с тыла. Бесследно исчезали преданные нам люди. Разведчики погибали в пути.

Полк, к которому присоединился рабочий батальон, в течение двух суток без пищи, без хлеба, без минуты отдыха, среди крови, наводнения и огня, не давал врагу переправиться через Вятку.

Однажды ночью в штаб полка к Садыку ввалился Шарафий со своим товарищем красноармейцем. Вид его был ужасен. Весь забрызганный грязью, он был неузнаваем. Лицо осунулось, посерело, глаза ввалились. У товарища шинель была порвана, на ногах лапти. От голода он еле передвигался. На двоих была одна винтовка, да и та без патронов.

Садык знал Шарафия. Оба они при чехах сидели в казанской тюрьме и избегли расстрела лишь благодаря тому, что в суматохе отступления чехи забыли о них.

— Что случилось? — изумленно воскликнул Садык при виде Шарафия.

— Дай нам из своего полка несколько вооруженных солдат.

— Зачем?

И Шарафий рассказал следующую историю. В свое время Абдулла-хазрет пользовался большой популярностью. Имя зикерлинского ишана было известно во всем татарском мире. Круглый год стекались к нему мюриды из дальних краев — Сибири, Петербурга, Астрахани, Оренбурга, Красноярска. Без перерыва везли к нему для заклинания больных и одержимых. Вместе с мюридами, немощными, жаждущими исцеления, текли в дом ишана подарки, подаяния, преподношения. Ишан говорил, что милостыня не бывает большая или маленькая. Не глядя, с молитвой принимал он все, что давали. Чего только не несли ему! И старинные гроши, и золотые десятирублевки, и шуршащие «катеньки», и енотовые шубы, и шелковые чапаны. Ишан благоденствовал. Вначале, когда он только обзавелся первыми мюридами, у него, кроме маленького домика, ничего не было. Через семь лет он взял вторую жену и, исполняя веление шариата об одинаковом обращении с женами, выстроил для нее отдельный дом. Для этого пришлось расширить двор.

В пятьдесят лет он женился в третий раз. И на этот раз он не пожелал обидеть жену, выстроил еще дом. Для этого пришлось переселить соседа-бедняка на край деревни, а его усадьбу прирезать ко двору ишана. С новой женой ишану не повезло. Она оказалась женщиной нерадивой, с плохим характером. Попробовал ишан перевоспитать ее, но безрезультатно. Тогда, вернув полностью все приданое, он отослал ее к родителям и женился на молодой вдове. Вторая жена ишана умерла от родов. Вскоре после этого умер один из ближайших мюридов ишана Салим-бай, оставивший после себя молодую вдову. Приближенные ишана наперебой хвалили ему эту женщину и предлагали взять на место второй жены. Ишан не отказался. Так поселилась богатая вдова в опустевшем доме второй жены.

Ишан решил, что он получил все уготованное ему судьбой, но скоро произошел случай, заставивший его усомниться в этом.

В гостях у своего верного мюрида Насыбуллы, человека небогатого, но фанатически ему преданного, ишан мельком увидел в его доме красивую девушку. Она очень понравилась ишану.

«Божеское ли это веление или бесовское наваждение?» — задумался старик.

Три дня думал об этом ишан, три ночи с молитвой ложился в постель, ожидая божественного откровения. На третью ночь приснилась ему девушка, окруженная неземным сиянием.

«Это перст божий!» — решил обрадованный ишан.

А было ему тогда семьдесят лет от роду. Призвал ишан Насыбуллу, рассказал все по порядку, не утаил своих сомнений, теперь разрешившихся указанием свыше.

Насыбулла был верным мюридом. От неожиданного счастья затрепетало его сердце.

«Сразу она ни за что не согласится, но уговорить можно», — подумал Насыбулла, возвращаясь домой.

Переговоры с дочерью Каримой он поручил своей старшей сестре.

Девушка сначала растерялась, а потом звонко расхохоталась.

— Нет, нет! Что я с ним буду делать?

Но после настойчивых уговоров сказала:

— Правда, все парни взяты на войну. Когда они вернутся оттуда? И вернутся ли вообще? Я не знаю, пусть отец сам решит.

А было ей тогда всего семнадцать от роду.

Для четвертой жены построил ишан отдельный дом в саду. Теперь хазрет окончательно успокоился, отрешился от всех мирских дел, посвятив себя молениям и бдениям. Молва о его подвижничестве разрасталась все шире и шире.

Рассказывали, что, кроме обязательных ежедневных пяти молений, ишан еженощно молился по нескольку часов. В месяц рамазан [94] Рамазан — месяц поста. он не ложился после сахера [95] Сахер — разговенье после заката солнца. , четыре раза наизусть прочитывал весь коран, а в последние три дня поста запирался в мечети. Кроме того, за последние сорок лет своей жизни он ежедневно сто тысяч раз повторял священную формулу: «Нет бога, кроме бога».

Время, свободное от молений, он проводил среди мюридов и приезжавших за исцелением больных. Ишан шептал над больными молитвы и заклинания, с мюридами вел долгие беседы, испытывая их верность; в соответствии с прилежанием и усердием каждого мюрида назначал новые послушания, беспрестанно твердя, что только полное отрешение от мира, от всех земных забот и радостей, только познание бога ведет к блаженству.