Галимджан Ибрагимов - Дочь степи. Глубокие корни

— Я жена Иванова. Допросите меня. У меня много материалов.

И действительно рассказала много интересного.

Кончив допрос, Паларосов спросил:

— Почему вы скрывались? Почему вернулись и почему после возвращения решили во всем сознаться?

Женщина ответила не сразу. Некоторое время она сидела погруженная в глубокие размышления и наконец заговорила:

— Я думала, что сойду с ума… В девятнадцатом году казанская Губчека расстреляла моего любимого мужа, с которым я прожила всего три месяца. Если вы просмотрите список расстрелянных, найдите имя Казимира Вишневского… После его расстрела я свалилась. Достаточно было мне услышать слово «Чека», увидеть наган — и я лишалась чувств. Неожиданный стук в дверь приводил меня в трепет. Мне всегда казалось, что идут с обыском, арестуют, убьют… Я несколько лет прожила с Ивановым, но от этой болезни не оправилась. Когда его арестовали и ночью сделали обыск, я чуть не сошла с ума. Ничего не соображая, села я в поезд и уехала к сестре в Москву. Но куда могла я скрыться? И можно ли скрыться от самой себя? В Москве я прожила несколько дней. Сестра посоветовала: «Не влачи такую жизнь. Сознайся во всем. Едва ли тебя расстреляют, но зато успокоишься наверняка». С этим советом она проводила меня в Казань. Я была больше не в силах терпеть вечный страх. Решив: будь что будет, — пришла к вам…

Все это повторила Александра Сигизмундовна и на суде. Ее показания, раскрывающие многие тайны, возбудили большой интерес. Ее засыпали вопросами. Александра Сигизмундовна отвечала толково, обстоятельно. Казалось, она сбрасывает с себя мучившую ее тяжесть.

— Как технически проводилась связь между Салахеевым, Ивановым и Хасановым? — спросил один из заседателей.

— Я вам приведу один пример, и вы поймете все, — заговорила свидетельница. — Был голодный год, есть было нечего. Комната холодная, нетопленая. А у меня на руках маленький ребенок. Как-то пришел Валий Усманович. Побранил нас, пожурил, а под конец сказал: «Я вам помогу, со временем, когда жизнь наладится, рассчитаемся». С этим он ушел, а мы в тот же день получили две сажени дров, пуд пшеничной муки, четыре фунта масла, одиннадцать фунтов риса. При виде такого изобилия мой муж побледнел, хотел все вышвырнуть за дверь. Долго метался он, потом зарылся головой в подушку, зарыдал. «Только ради ребенка согласен я принять эти вещи, — сказал он наконец. — Как только получим деньги, в ту же минуту расплатимся». Записал все на отдельную бумажку.

— На какую сумму приняли вы всяких приношений?

— За полтора месяца сумма записей достигла двадцати четырех миллиардов. Потом стало лень записывать.

— Что еще вы получили?

— Много. В день моего рождения он преподнес мне бриллиантовую брошь, на именины мужа — отличный драп на пальто. Летом Федя получил кусок чесучи, а зимой Валий Усманович подарил мне каракулевый сак. Много получили, всего не перечесть.

Прокурор торжествовал.

— Какую роль играл в этой связи Салахеев?

Свидетельница не задумываясь ответила:

— Салахеев был давно знаком с моим мужем. Бывал у нас. На пасхе встретился у нас с Валием Усмановичем. Выпили. Сели играть в карты. Валий Усманович играл замечательно и скоро выиграл у Салахеева изрядную сумму. Забирая выигрыш, Валий Усманович заметил со смехом: «Вас, говорит, видно, женщины очень любят». Выпили еще и снова сели за карты. Салахееву опять не повезло. Через неделю Салахеев пришел, чтобы отыграться. С этого и началось. Постепенно он не только вернул проигранное, но выиграл у Валия Усмановича немалые деньги. К этому времени они успели заделаться большими приятелями.

— Чем отблагодарили Салахеев и Иванов Хасанова? — снова спросил прокурор.

— Очень многим. Попался однажды Валий Усманович на черной бирже с бриллиантами. Все думали — в Соловки сошлют. Но Салахеев где-то нажал, и Хасанова отпустили. Мой муж помог ему получить из Совнархоза за ничтожную сумму хороший завод. Потом с помощью того же Салахеева и мужа получил Хасанов место в совхозе и, несмотря на разоблачения Фахри и Гайнетдинова, сумел продержаться там не один год. Материалы, поступавшие в прокуратуру из Байрака, попадали к нам на квартиру. Часть из них я сожгла, остальное отобрали при обыске.

Свидетельница умолкла.

Все присутствующие были поражены. Кое-кто с удивлением переводил взгляд с председателя на Александру Сигизмундовну, будто спрашивая: «Что это? Не сон ли?» — «Спятила! Не иначе — как рехнулась со страха», — подумал Мустафа.

Валий Хасанов оцепенел.

«Погубила, сука! Из мухи слона сделала! Это в благодарность-то за все хорошее, за подарки!»

Больше всех обозлился старый адвокат Арджанов. Ничего подобного от Александры Сигизмундовны, с отцом которой некогда он был близко знаком, он не ожидал.

«А-а, яблоко от яблони недалеко падает! По следам папаши пошла! В девятнадцатом году для спасения любовника честью своей решила пожертвовать, а теперь для спасения своей шкуры двух отличных коммунистов и старого мецената утопить задумала!» — возмутился Арджанов и решил во что бы то ни стало отразить удар.

Не успела Александра Сигизмундовна сесть на место, как Арджанов выступил с ходатайством:

— Я прошу суд допросить по этому поводу свидетеля Худжабаева Низаметдина.

Это было право защитника, и его ходатайство никакого возражения не встретило. Но тут разыгралась неприметная для окружающих трагедия.

Едва Биганов открыл рот, чтобы отдать распоряжение о вызове свидетеля, как почувствовал, что к горлу подкатился какой-то клубок. Он откашлялся. Платок обагрился алой кровью. За последние месяцы это был не первый случай. Недаром доктора настойчиво твердили о санатории. Знали об этом и товарищи, знал и Гайфуллин. Незадолго перед началом процесса он, внимательно присмотревшись к Биганову, сказал:

— Я вижу, у вас со здоровьем неладно. Может, поручить ведение этого дела кому-нибудь другому? Конечно, очень желательно, чтобы вы, председатель Главсуда, непосредственно руководили сложным процессом, но если состояние вашего здоровья не позволяет, можно назначить другое лицо.

Но Биганов не воспользовался предложением Гайфуллина. Он считал себя обязанным непосредственно руководить этим важным процессом.

При виде кровавого пятна он в первую минуту испугался.

«Только бы не свалиться! Только бы выдержать!» — мелькнуло в голове.

Он снова поднес платок ко рту. На этот раз крови было совсем мало.

«Выдержу, не свалюсь!» — обрадовался он и тут же, сделав над собой усилие, приказал ввести Худжабаева.

Это был крестьянин, высокого роста, плотный.

Председатель предупредил его об ответственности за ложные показания и спросил: