Роман Ругин - Ранний ледостав

Сердце у Опуня билось попавшей в силок куропаткой. Не в силах совладать с собой, весь вспотевший, Опунь пинком распахнул дверь избушки и выскочил на мороз. Он сказал все, что хотел, а теперь — будь что будет!

Отбежав, словно загнанный лось, к ближайшему кедрачу, он остановился там, не зная, что делать дальше. Мысли метались в разгоряченном мозгу подобно осетру, угодившему в гимку [15] Гимка — ловушка для рыбы или зверя. . «Что я натворил! — с ужасом думал Опунь. — Ансем аки мне ничего не ответил. Он рассердился, видеть меня теперь не захочет…»

В этот момент со стороны зимовья послышался голос бригадира:

— Опу-у-унь! Опу-у-унь! Где ты? Замерзнешь?..

Ансем вынырнул из темноты. В руках он держал малицу.

— На, накинь! Выскочил из дому, словно огонь из костра. Вот чудак!

Опунь послушно надел теплую малицу. Он в дрожал от пережитого волнения и не мог произнести ни слова.

— Будет, будет, сынок, — ласково положил ладонь на плечо Ансем. — Зачем так дергаешься? Любое дело спокойно надо делать. Обдумать все хорошенько. Даже чайник вскипятить не так просто, — не глядишь, вся вода убежит, а в таких делах, о которых ты подумываешь, спешка уж совсем ни к чему.

Вспахивая кисами снег, они шли к избушке. Густо-синее небо, усеянное, как морошкой, спелыми звездами, широко простиралось над ними.

— Зачем нам с тобой торопиться? — продолжал Ансем доверительным тоном. — У дверей выездная нарта пока не стоит. Нынче ведь как? Иная дочь замуж выскочит, родителей не спросит. Времена меняются. Что я, слепой, не вижу? Конечно, мои дочери не такие, без моего согласия ничего не сделают. Но все же пускай она сама решает. Вот вернемся в поселок, подумаем… Один к нам уже сватался…

— Ляля? — выпалил Опунь.

— Ляля, Ляля, — засмеялся Ансем. — Мы с тобой уже о нем говорили. Знатный был жених, ну да что о нем жалеть? Я хоть и старею, но кой-какой ум еще остался. На Ляле свет клином не сошелся. Есть и другие парни. И против тебя, Опунь, я ничего не имею. Узнал за последнее время. Вижу — надежный ты человек. От работы не бегаешь, ко всякому делу с душой относишься. А это, скажу я, поважнее богатого калыма будет. Да, поважнее. Старый Ансем еще не спятил, чтобы такого не понимать.

— Правда, Ансем аки?! — обрадовался Опунь — Правда?!

— Правда, сынок, правда.

Не зная, как выразить свою благодарность Опунь бросился бригадиру на шею, чуть не опрокинув его в снег.

— Тише ты, тише, навалился, словно медведь! — улыбнувшись, сказал Ансем. — Разве так можно? Совсем меня задушил…

— А вы не раздумаете? — робко спросил Опунь, вдруг засомневавшись в услышанном. — Значит я могу надеяться? Правда?

— Слово Ансема ясное, как цвет небесной радуги! — высокопарно произнес старик и для большей убедительности ткнул себя пальцем в грудь.

Наутро Опунь проснулся с таким ощущением, что накануне, в лесу, набрал семь туесов счастья. Хмурый нынешний день казался ему теплым и солнечным. Совсем по-весеннему пели птицы на ветвях осинок и елей. Празднично искрился снег, и особенно «вкусным» казался морозный воздух. Даже не напившись чаю, Опунь выскочил из зимовья. Сидеть сейчас на месте он просто не мог. Ему хотелось куда-то бежать, лететь, двигаться вперед и вперед… Надев лыжи, в малице с откинутым на спину капюшоном, он ринулся по заметенной лыжне в тайгу. Стройные березки, опустившие под тяжестью инея легкие ветви, казались ему похожими на Тутью. Солнце, выглянувшее из-за сизых туч — тоже походило на нее, и даже широкоплечий кедр, одиноко вставший посреди поляны, почему-то напоминал ему черные косы любимой.

Опунь шел по распадкам, холмам, пересекал замерзшие болотца, побывал на речке, вернулся обратно в лес… Сколько он так проплутал, не чуя под собой ног? Времени Опунь не считал, но когда вдруг стало смеркаться, понял, что пора возвращаться в избушку: что подумал о нем сегодня Ансем? Наверняка тревожится, хотя и знает, что Опунь просто бродит по лесу…

Подул низовой северный ветер. Казавшаяся только что жаркой, малица уже почти не грела. Опунь прибавил шагу. Перед ним лежало широкое, покрытое кочками, зарослями багульника и мелкого ельничка болото. «Куда это я забрел? Неужто заблудился?» Поднялась поземка. Еще немного, и все следы в лесу заметет… «Ничего, — успокаивал себя юноша. — Уж очень-то далеко я уйти не мог. И потом, у меня есть спички, три патрона с пулями…»

Уже совсем стемнело, когда он наконец отыскал свою лыжню.

Пошатываясь от усталости, почти в полночь Опунь ввалился в избу.

— Ты что делаешь? — набросился на него бригадир, но — Опунь отметил это — не очень строго. — Разве так можно?! Я уж чего только не передумал. Тайга есть тайга, тут всякое может случиться. Где пропадал?

— Сам не знаю, Ансем аки, — честно признался Опунь. — Утром так хорошо в лесу было, хотел прогуляться. Шел, шел, потом смотрю — места незнакомые.

— Прогуляться! — недоверчиво фыркнул старик. — Небось зверя какого-нибудь выслеживал. Если так, то я, конечно, тебя понимаю… Сам смолоду за песцом мог на край света уйти, не знал удержу. Ни дня, ни ночи не замечал. Бывало такое. Ну так что за зверь тебя вдаль позвал? Говори! — в глазах Ансема блеснул интерес. Видно, и вправду он в молодости был азартным охотником.

— Нет, Ансем аки. Зверь здесь не при чем. Я и следа-то сегодня не видел.

— Так в чем же дело?!

— Я же сказал — сам не знаю! — засмеялся Опунь. — Не знаю — и все!

— Ладно, — проворчал Ансем, — Пей чай. На полке рыбий жир возьми. Иначе и простудиться недолго. Зима ведь.

— Хорошо, Ансем аки.

Опунь налил себе крепкого чаю и, взяв кружку обеими руками, стал прихлебывать обжигающую жидкость. Старик тоже подсел к столу. Правда, на этот раз он насыпал себе не чаги, а невесть откуда взявшейся в зимовье настоящей заварки. Пил, громко фыркая и причмокивая губами.

— А-ах! Вот это чай так чай! — время от времени приговаривал он. — Попьешь такого — словно десять лет с плеч долой. Хочешь, и тебе подсыплю?

— Не-а, — замотал головой Опунь. — Я с чагой люблю. А откуда у нас такой чай, Ансем аки?

— Добрый человек подарил, — усмехнулся старик.

«Ольсан, что ли?» — подумал Опунь, но вслух ничего не сказал: глаза у него слипались.

— Иди ложись, отдыхай, — сказал Ансем, доставая из кармана табак. — А я посижу, печку покараулю. Днем выспался, пока тебя не было.

Опунь нырнул в дальним угол нары и сразу уснул. Ему приснилось, как он вместе с бригадиром мчит по бескрайнему зимнему полю на легкой ездовой нарте. Три белобоких хора вспахивают копытами снег. Ансем поднимает хорей, и олени, послушные ему, летят вперед, как на крыльях. Ветер яростно хлещет в лицо, насвистывает в ушах: «Туть-я, Туть-я…» Вдалеке Опунь видит крутящийся снежный ком.