Роман Ругин - Ранний ледостав

«Кто-то едет навстречу!» — кричит он. — Да, едет! — кивает Ансем и вновь взмахивает хореем. Вынырнувшая из снежного вихря упряжка, стрелой проносится мимо них. «Ансем аки! Остановитесь!!! — кричит Опунь. — Ведь это же ваша дочка, Тутья! Видите?! Поворачивайте! Ее нужно догнать!..»

Опунь очнулся оттого, что бригадир тряс его плечо.

— Ты что, парень?! Почему во сне кричишь? Страшное что привиделось?

— Нет, ничего, — буркнул Опунь. Отбросив со лба взмокшую прядь волос, он попытался снова уснуть — ведь Тутью нужно было непременно догнать, пока она не скрылась за горизонтом! — но сон больше не шел, растекался словно вода из пригоршни. Наконец Опунь впал в дремотное полузабытье. Сколько времени лежал так, не помнит. Наверное, можно было успеть запрячь не одну оленью упряжку. На долю секунды перед ним снова мелькнуло разрозовевшееся от быстрой езды лицо Тутьи, затем, будто в тумане, он видел Ансема, скорчившегося на скамеечке у печурки. Вот он выпрямился… встал, надел малицу… Подпоясался широким ремнем — тихо брякнули подвешенные к нему волчьи клыки… «Куда это он на ночь глядя собрался? — вяло подумал Опунь. — Может, дров нарубить хочет?» Эта мысль заставила его очнуться. Он протер сонные глаза и сладко зевнул. «Чего же я тогда разлегся? Нужно помочь старику…»

Окончательно стряхнув сон, Опунь спустил ноги на пол. Обулся в кисы и вышел на улицу.

Ночь стояла светлая. Ярко горела, похожая на медную сковороду, луна. Ветер почти утих, лишь отдельные резкие порывы заставляли вдруг шептаться деревья, и лес наполнялся протяжным стоном. Ансема на дворе не было.

«Кой! — удивился Опунь. — Куда же он так внезапно исчез? Недавно вроде бы был в избе… Или это спросонья так кажется?!»

— Ансем аки! — крикнул, приставив ладони к губам, Опунь. — Ансем ак-и-и!

Никто не отзывался.

Опунь вернулся в дом, оделся потеплее. Потом снова обошел вокруг избушки… Вон оно что — здесь побывал гость! На примятом снегу, в лунном свете отчетливо видны были оленьи следы и отпечатки полозьев большой нарты. Они вели в лес, на ту дорогу, по которой они обычно ходили к озеру.

Опять Ольсан? Или еще кто-то из оленеводов? И почему хоров четверо? Обычно ездят на двух, реже — на трех оленях. Четвертого добавляют, если нарта сильно нагружена. Отчего Ансем ему ничего не сказал? Ведь он, похоже, знал что кто-то приедет… Потому, наверное, так быстро исчез… Куда они поехали?

Опуня опять терзали ревнивые подозрения. Может, Ансем, желая от него отделаться, надавал ему обманных обещаний, а сам продолжает подыскивать дочери жениха? И нарочно отъехал с незнакомцем подальше от зимовья, чтобы никто не мешал им вести переговоры?

Недолго думая, Опунь схватил ружье и, надев лыжи, устремился по следу. Луна четко высвечивала углубления в снегу, оставленные оленьими копытами. Упряжка двигалась легко, нарта явно была пустой: хоры не «зарывались» в снег, их следы темнели ровной аккуратной цепочкой.

Цепочка прямехонько вела к озеру, где стыли под луной большие рыбные кучи.

На открытом месте, у речки, порыв ветра принес снежный заряд. Словно стаи белокрылых чаек замельтешили вдруг в переливах лунного света. Видимость пропала, и дальше Опунь двигался наугад. Впрочем, тропа в озеру была ему хорошо знакома. По ней он прошел бы и с закрытыми глазами!

Вскоре ветер донес чьи-то голоса, поскрипывание льда, какие-то глухие удары.

Опунь нащупал камусом лыжи русло, по которому они перетаскивали колданку. Еще с десяток шагов — и будет озеро.

Утих ветер. Снежинки, словно белые куропатки, распластав крылья, прильнули к земле. На льду озера Опунь различил два темных силуэта.

Ансем и Ольсан?

Один орудовал лопатой, другой загружал колхозной рыбой объемистые мешки. Три мешка уже лежали на стоявшей неподалеку нарте.

Опунь остолбенел. Он не верил собственным глазам. Да, бригада брала здесь рыбину-другую для общего котла, что было естественно. Да немножко щекуров дали недавно Ольсану в дорогу. Так принято в их краях, это тоже естественно. Но ведь сейчас исчезали десятки, сотни килограммов улова! Улова, который взят такой ценой. Государственного улова… Предназначенного для фронта! Опунь словно воочию увидел, как они месили сбитыми в кровь ногами холодную глину, как пытались растереть друг другу занемевшие руки и спины, как падали вечером на нары от свинцовой усталости. Вспомнилось суровое лицо председателя Ай-Вани и его слова: «Наша рыба фронту нужна, ребята. Такая вот штука!» Острой болью пронзила мысль о пропавшем без вести отце, которого они с матерью все еще ждали… Кого решил обмануть Ансем? Ради чего?!

Опунь подошел поближе.

В ночной морозной тиши отчетливо слышались голоса:

— Еще один наберу — и хватит. Больше мои олени не довезут.

— Раз, два, три, четыре… — пересчитал мешки с рыбой Ансем. — Ты только своих обещаний, Ольсан, не забудь.

— Не забуду, Лучшую важенку для тебя выберу. Сюда приводить или в поселок?

Ансем на минуту задумался.

— В поселок веди. Скажешь, давно мне оленя должен.

— Ладно… Возьму еще несколько нельм. Уж больно жирны!

— Бери, бери. Жалко, что ли? Ведь не свое отдаю! — и Ансем засмеялся тем дробным хриплым смешком, который так раздражал Опуня.

Ольсан арканом привязывал мешки к нарте.

— Слушай, я где твои пацаны? — вдруг спросил он.

— Двоих я в поселок услал, ты же знаешь… Только завтра, наверное, объявятся, а третий — дрыхнет. Десятый сон, поди, видит. Весь день по тайге болтался, умаялся — пушкой не разбудить.

— Как думаешь, не заметит никто, что рыбки тут поубавилось?

— Не твоя забота, — усмехнулся Ансем. — Ты давай уезжай быстрее. Дело сделано — нечего время попусту тратить.

Услышав это, Опунь насторожился.

— А вдруг этот, третий, — как его, — который спит здесь, завтра что-нибудь заподозрит?

— Не заподозрит. Ветром и снегом все заметет. А если чего и увидит — уж мне-то его бояться нечего!

— Это почему же — нечего?

— А он в зятья ко мне метит! — хихикнул Ансем.

— Ну тогда, конечно… Родственник родственника всегда прикроет. На том свет держится! — заявил Ольсан.

— Табачку на дорогу? — Ансем предложил гостю свою табакерку.

Оба натолкали за нижние губы табачного крошева. Послышалось посасывание и почмокивание — старики, свершив сделку, наслаждались любимым занятием. Олени нетерпеливо топтались на озерном льду. Их ветвистые рога отбрасывали на снег причудливые тени.

Опуня било, как в лихорадке. Он до крови прикусил губу. Надо, надо на что-то решиться!

Один его шаг — и дорога к дому Ансема навсегда будет закрыта! Дочери на Севере все еще покорны своим отцам. Тутье запретят и глядеть в его сторону, не то что разговаривать с ним! Не спросив ее согласия, выдадут замуж, уведут на нарте в неведомые края. И прощай любовь, прощай мечта — ни на каких оленях ее не догонишь!..