Олег Кириллов - Стремнина

Может, еще раз подумать? Может, пусть себе работает Иван Степанович? И все ж даже на такой риторический, в общем-то, вопрос нельзя ответить однозначно. Риторический потому, что слишком много людей уже завязано в эту историю, и даже если б директор захотел спасти Селиванова, это практически бесполезно. Любшин уже предупредил, что, если не будет административной реакции, будет партийная.

Но Туранов всегда привык думать о поступке человека как бы через свое личное восприятие. Именно при таком подходе рождалось истинное отношение к сделанному другими. Мог бы он совершить такое? Когда ему давали квартиру, он специально уехал в Москву. Пусть решают те, кому положено. За все годы работы ни одной железки с завода не использовал для своих личных целей. Не мог иначе, казалось ему, что люди, замешанные в этом пороке, просто не могут быть руководителями, просто не имеют права призывать других бережно относиться к государственному добру. И ко всяким так называемым «бытовым» хитростям относился он с заметной долей презрения, как к поступку, недостойному настоящего человека. И если кому-то из ближних приходилось обращаться к нему с подобным делом то ли по незнанию, то ли по наивному представлению о том, что уже имеющийся авторитет защитит его в глазах директора от дурного мнения, человек этот очень быстро чувствовал на себе изменившееся отношение.

Здесь же был наивный и некрасивый обман. Обман, построенный на сиюминутной лжи, на примитиве, и это было тем более обидно, что Селиванов наверняка знал, что ложь эта проживет недолго. На что же был тогда расчет? На забывчивость или прощение коллег, оценивших поступок его, Ивана Степановича, как инстинктивную заботу о дитяти и самоотверженную готовность понести наказание за это?

Чепуха все это, чепуха. Был прямой путь, ясный и честный. Действительно, зачем двум старикам трехкомнатная квартира в семьдесят метров? Что им, в футбол там гонять? И эта придуманная история с беременностью дочери? И демонстративный уход с завода селивановского зятя? И его похвальба удачно проведенной операцией? Глупость и пошлость.

А головная боль — это плохо. Значит, где-то вышел из строя какой-то винтик, какая-то деталь организма стала действовать плохо. А впереди столько драки, столько решений, за которые придется вставать насмерть. Тут бы иметь все как полагается, без изъянов, потому что здоровье — главный показатель настроя. Если готов к драке и ничего в самом себе не тревожит — значит, выстоишь.

Подвинул к себе телефон, набрал номер. Карманов откликнулся сразу, будто сидел у аппарата:

— Слушаю!

— Василий Павлович, вот вас потревожил звонком. Как поездка, как собрание?

— Прекрасно, Иван Викторович. Доволен чрезвычайно. Пятнадцать человек с завтрашнего дня выходят на стройку. Не знаю, как они себя покажут, тут уж, как говорят, мы с вами рискуем, но все равно прекрасно. Среди них есть два сварщика и четверо каменщиков, правда не имеющих документа о квалификации, но знакомых с работой. Попробуем.

— А что нам остается, Василий Павлович.

— Вот именно. Кстати, любопытный нюанс, Иван Викторович. С идей, которую я хотел предложить, выступил совсем не я.

— Локтев, что ли?

— Да нет. В том-то и дело, что, пока я собирался с мыслями, эту же самую идею предложил один товарищ, шофер местный. Я даже фамилию его записал… сейчас, секунду, Иван Викторович, сей-час… Ага, вот она, фамилия его — Рокотов, а имя-отчество — Николай Алексеевич. Вот так, Иван Викторович. Уверяю вас, что селяне в этих ваших селах еще покажут себя как активные участники нашего дела. И после сегодняшнего дня я совершенно не верю в так называемую базарную психологию, которой вы больше всего опасаетесь. Ведь, в конечном счете, каждый из них заботится о своем местожительстве, о своем селе и ему небезразлично, каким оно будет. Вот в этом весь выигрышный смысл вашей затеи.

— Выигрышный ли, Василий Павлович?

— Вне сомнения выигрышный. Да что с вами, Иван Викторович? Просто не узнаю вас. То все-покоряющая убежденность, а то такое вот, простите…

— Убежденность на ремонте, Василий Павлович. Завтра к утру будет в строю. А сегодня я только с вами позволяю себе усомниться.

В трубке потрескивало, потом Карманов глуховатым голосом сказал:

— Спасибо за доверие, Иван Викторович… Спасибо. Надеюсь, что ремонт профилактический?

Туранов засмеялся:

— Ну конечно. До капитального далеко. И слава богу, Василий Павлович. Просто сегодня у меня адская головная боль.

— Таблеточку примите.

— Обхожусь. Принципиально не употребляю.

— Счастливый вы человек, Иван Викторович.

Разговор помог укрепиться во мнении: все хорошо, все идет нормально, трудности обычные, естественные. Кому сказать: Туранов, железный Туранов, на которого не действуют срывы, трудности, ошибки, который знает только одно — дело любой ценой, вдруг сам ищет поддержки. Не поверят.

Его потрясла несправедливость житейской логики: если ты делаешь свое дело лучше других, почему тебе мешают? Почему тебе ставят палки в колеса? Он знал таких людей и здесь, в городе, и в Москве. Есть бывшие помощники Бутенко на заводе или люди, обласканные им. Эти мечтают о его провале, потому что кое-что потеряли. Другие были далеки от Бутенко, но обиделись на него, на Туранова, за жесткость и требовательность. Есть и такие. И хоть каждый из них хочет, чтобы завод развивался, выполнял план, завоевывал почетные знамена, они не приемлют во главе всего этого директора Туранова. Им безразличен тот довод, что без Туранова всех этих регалий не было бы, но они не думают об этом. И в Москве кое-кто из работников мечтал после Бутенко прийти на завод. Перешел дорогу Туранов. За что же его им любить.

И вот он должен продираться сквозь сопротивление этих людей, потому что каждый из них просто мешает ему, мешает, и все: один — неполным использованием своих потенциальных возможностей, другой — постоянным отсутствием инициативы, третий — сверхперестраховкой, а дело страдает.

Так называемый человеческий фактор. Учти особенности каждого, разберись в его персональной душе, в его наклонностях и свойствах. А когда это делать? План требует всего, всех сил. А еще есть стройка в городе, стройка в селе, снабженческие дела, без которых все станет. Директор Трубного завода Коваленко предупредил, что скоро не сможет поставлять ассортимента, потому что знаменитая девятая домна в Кривом Роге задержалась с ремонтом и у него нет металла. Кого тут винить? Где искать этот самый металл? Разве снабженцы найдут выход?

Недавно столкнулся в магазине с Бутенко. Отошел к окну.

— Слыхал, — сказал Павел Максимович, — слыхал, как же. Знамена получаешь. В городские благодетели вышел. Вон сколько новоселий. Да… Всем теперь доказал никчемность Бутенко. Зря, выходит, столько лет директорское кресло протирал.