Олег Кириллов - Стремнина

Отчет… Вот что колом стоит в мыслях. Надо было Ладыгину сдать его или хотя бы приготовить тезисы. А то сочиняй сам. Цифры взял в отделах, факты. Неужто придется дома еще сидеть?

Зашла Оленька, секретарша, второй месяц работающая в прокуратуре и до сих пор не сумевшая преодолеть священного трепета перед ее служителями. Морозов заметил, что каждый раз, когда она входит с докладом, лицо ее бледнеет и голос подрагивает. Срезалась на экзамене в юридический и вот теперь зарабатывает стаж.

— Геннадий Юрьевич, к вам товарищ Тихончук Александр Еремеевич.

Вот это да. Явился гусь, не запылился. Что ж он будет проталкивать? Какие идеи? Зачем пришел? Может, не принимать? Ведь почти наверняка этот тип потом будет пытаться использовать свой визит. Лучше не принимать. А вдруг он придумал какой-то ход? А потом, как это отказывать гражданину в приеме?

— Вот что, Оля, вы стенографию хорошо знаете?

— Да, Геннадий Юрьевич.

— Тогда вот что. Сейчас вернитесь к себе, возьмите блокнот, не листки бумаги, а блокнот, и садитесь вот сюда, к журнальному столику. Потом пригласите этого самого… ну, в общем, посетителя. Всю нашу беседу тщательнейшим образом застенографируйте. Как можно точнее, предупреждаю вас. Это такой тип, Оля… В общем, надеюсь на вас.

У девчушки глаза загорелись огнем. Вероятно, почувствовала себя почти на переднем крае борьбы с преступностью. Теперь Морозов был уверен, что она не пропустит ни одного слова.

Он нажал кнопку на селекторе. Хрипловатым голосом откликнулся Рокотов:

— Я слушаю, Геннадий Юрьевич.

— Слушайте, Эдуард Николаевич, вы знаете, кто сейчас сидит у меня в приемной?

— Тихончук. Я когда выходил из вашего кабинета, он уже сидел.

— Может быть, хотите принять участие в разговоре?

— Не знаю, есть ли смысл. При мне у вас беседы не получится. Я уже имел счастье встречаться с ним. Без повода больше видеться не желаю. А вот когда официальный повод появится — тогда рад буду задать ему два десятка вопросов.

— Подсчитали? — Морозов засмеялся.

— Пришлось, Геннадий Юрьевич. Имейте в виду, он сложный человек, этот Тихончук. По-моему, даже способный на провокацию.

— Я это учту, Эдуард Николаевич. Спасибо.

Оля уже шуршала листками блокнота в углу. Морозов подмигнул ей:

— Ну что, начнем, а?

— Давайте. Звать?

— Зови.

Тихончук вошел строгий и торжественный. Скорбная складка легла у рта. Не глянув на Олю, прошел к столу, сел. Неразлучную папку положил перед собой. Морозов глядел на него внимательно, пытаясь понять, намерен ли милейший Александр Еремеевич ссылаться на знакомство или же, так сказать, предпочтет служебную ноту разговора. В том, что все уже отрепетировано до мелочи, сомнений у Морозова не было. Теперь следовало наблюдать, как пойдет премьера.

— Слушаю вас, — сказал Морозов, стараясь придать голосу служебную вежливость.

— Я принес… вот, — Тихончук выложил две бумаги. Одна была корешком приходного ордера на четыре тысячи шестьсот сорок три рубля, другая — официальной бумагой комбината за подписью директора, главного бухгалтера и председателя завкома о том, что комбинат не имеет никаких претензий по финансовым вопросам к бывшему директору Дворца культуры товарищу Корневу.

Вот это был ход. Это было то, что нужно сейчас всем. И перетрусившему Корневу, и Немирову, потерявшему сон, и самому Морозову. Наступал конец делу, столько времени трепавшему нервы стольких людей.

— В конце концов, нужно было прекратить эту гнусную историю, — сухо сказал Александр Еремеевич, — у моего племянника совсем плохо с нервами. Мы собрали необходимую сумму среди родственников, более того, пришлось даже побеспокоить друзей. Теперь, надеюсь, все?

— Вам придется на некоторое время оставить эти бумаги у нас, — сказал Морозов, и Тихончук скорбно кивнул. — Когда будет нужно, мы вызовем вас или вашего племянника и сообщим о результатах всего этого дела.

Тихончук поднялся, надел свою великолепную ондатровую шапку и вышел. Сейчас он был похож на жертву произвола.

— Это и все, Геннадий Юрьевич? — спросила Оленька, и в голосе ее было разочарование. — Я думала…

— Все, милая, все… — Морозову вдруг стало смешно. — А вы думали, что сейчас будет схватка умов?

— Нет, но…

— Благодарю вас, Оленька. Вы свободны.

Вот и все. Сейчас позвонит Немирову, нет, лучше он звонить не будет, а вечером нанесет визит старому трусу. Помучит его немного, а потом сообщит, что представленные Тихончуком документы вновь делают и Немирова, и его, Морозова, безупречно честными людьми, без малейших претензий к ним со стороны морали. Все. Конец страхам за то, что примитивная дурость может испортить ему карьеру. Конец сомнениям и волнениям. Это ему урок, да еще какой урок. Теперь он будет ой как осторожен в выборе приятелей даже, а не друзей.

Замигал огонек на пульте. Никак междугородная? Кто бы это?

— Старик, привет.

— Ты, Васильцов? Вот уж не ожидал. Что сообщишь?

— Старик, тут ситуация резко повернулась. Твой Ладыгин вчера вечером был на приеме у шефа. В общем, так. Кадровики получили втык, твой дед по-прежнему на месте. Увы, старик, потерпи еще с годок-другой. Сейчас, знаешь, областному прокурору непросто. Так что за дедовой спиной оглядись, поучись. Шеф на планерке такие ему дифирамбы пел, что я не думаю, не предполагаю скорый его пенсионный маршрут. Так что прости, что внушил тебе ровно на сутки оптимизм. Носа не вешай, у тебя великое преимущество — года. Сколько тебе? Сорок четыре? Еще служить, как медному котелку, так, по-моему, говорят? Что молчишь? Алло, алло…

Идиот. Откуда ты только взялся тогда? «Вопрос решен, вопрос решен». Как попугай. А как теперь быть? Как работать со стариком снова? Эх, Морозов-Морозов, натворил ты себе забот. Сам, между прочим. Хорошо, что хоть эта чертова забота свалилась с плеч, а то при теперешнем отношении к нему деда вдруг выплывет все и тогда уже будет повод для серьезнейшего разговора. Надо бы расхвалить во всю Рокотова. Как бы во всех их стыках не почувствовал этот борзой парнишка какую-то слабинку. Ведь он следователь божьей милостью. А впрочем, какой он следователь, это уж он, Морозов, в приступе щенячьей сентиментальности выдал ему чуть ли не путевку в бессмертие. А на самом деле больше сюжетной фантазии, чем скрупулезного сбора фактов. И все ж расхвалить его надо, потому что теперь нужно делать ставку на молодых. И ждать того времени, когда его, Морозова, позовут. Такое время придет, сомнений нет.

— Есть предложение, — сказал Туранов.

На заднем сиденье зашевелился Любшин, протер глаза, непонимающе уставился в смотровое стекло. Впереди нарастал гигантский город, этакая неповоротливая громадина, границы которой очерчены были этажами микрорайонов, горбатыми светильниками моста, заводскими трубами. Перспектива уходила за пределы человеческого взора, терялась в морозной дымке, которую не могли одолеть даже солнечные лучи.