Олег Кириллов - Стремнина

Юрий Абрамович положил трубку, провел ладонью по голове, словно приглаживая редкие соломенного цвета волосы, улыбнулся:

— Иван Викторович, здравствуйте… Ой как здесь трудно, Иван Викторович. Приехали вчера ночью, а утром уже коллега меня проведал, зам по снабжению и сбыту, Федор Каленикович. В общем, они уже в курсе, а сейчас он мне звонил, что вы едете и его директор готовит вам встречу.

— Коваленко может, — буркнул Туранов, — чтоб трубы зажать, он и оркестр выставит. Дудки. Поехали прямо сейчас к нему, а то, я чую, тут он и трибуну успеет соорудить. Зови своих девиц.

Бортман замялся:

— Иван Викторович, тут вот какое дело… Вера Лежнева у себя в номере, а Алла Николаевна… Мы тут вчера, когда приехали и устраивались, встретилась ее старая знакомая, они там с ней вместе где-то в стрельбе соревновались. Она и поехала к ней домой, сказала, что утром будет, но вот я недавно звонил к ней в номер — не отвечает. Впрочем, извините, Иван Викторович, я, может быть, в чем-то не разбираюсь, но вот мне кажется, что эта самая Алла Николаевна никак нам не поможет. Имею такие наблюдения.

— Ладно, — Туранов махнул рукой, присел в кресло, — боюсь я, Юрий Абрамович, что сейчас нам уже никто не поможет. В общем, две минуты вам на сборы и ждем вас внизу. Лежневу тоже поднимайте.

Он сошел вниз, в холл, где сидели рядышком на диване хмурые Любшин и Гомозов.

— Ну что? — Станислав Иванович то ли от долгого пути, то ли от сплошного невезения был бледным и апатичным.

— Едем, орлы! Труба зовет!

— Труба зовет, труба нас в гроб сведет, — буркнул Любшин.

— Поэт, — удивился Туранов, — это как тебя понимать, Станислав Иванович, на досуге стишками балуешься?

— Первый раз в жизни вышло, — рассмеялся Любшин. — Эх, Иван Викторович, ну разве нельзя, чтоб вот без этого, чтоб без подобных комедийных ситуаций, чтоб как положено: пришло время — поезд с материалами, работай?

— Бутенко так рассуждал, и сам знаешь, что из этого вышло. Он все думал, что ему в блюдечке на тарелочке все дадут. Черта с два. Пока мы вертимся — до тех пор дело идет, а нет, тут успеха не жди. Вот на обратном пути я тебе популярную лекцию на эту тему выдам. С иллюстрациями, с картинками то бишь. Ладно, Станислав Иванович, мы сейчас прямо на завод, а ты найди такси и с Лежневой приезжай. Прямо идите в кабинет директора. Надо его сразу занять, а то он нам программку выдумает такую, что до двенадцати ночи его объекты смотреть будем, а он тем временем скарлатиной или коклюшем заболеет. Или лихорадкой Денге, или еще чем угодно, чтоб трубы не давать. Знаю его не первый год.

— Иван Викторович, мы тут устали порядком. Передохнуть бы, умыться, — сказал Гомозов.

— Потом отдохнем… Вот что, Станислав Иванович. Пойди позови Ивана Алексеевича. Пусть заходит в гостиницу, устраивается и спит. Спит, понимаешь. Он у нас больше всех в отдыхе нуждается. А мы автобусом доберемся, ничего с нами не станется.

В приемной директора их уже ждали. Вышел Коваленко, причем ни минутой раньше, чем они появились в приемной. Видимо, система оповещения была здесь на самой что ни на есть высоте. Облапил Туранова, пожал руку остальным. В кабинете они увидели на столе бутылки минеральной воды, сигареты. Тут же были секретарь парткома, зам по снабжению и сбыту, секретарь комсомола. Готовился раунд официальных переговоров.

Туранов с тоской глянул за окно, дело к обеду, сейчас поговорят, потом обедать организуют, потом еще час-два поговорят, а там уж и темнота, по заводу не пройдешься, не глянешь, что к чему. А значит, ехать без результатов? Нет, шалишь. Такого еще не бывало. Две тыщи тонн он все равно выбьет, хотя для этого ему пришлось бы нынче заночевать в кабинете у Коваленко. Две тыщи тонн. Без них плану конец.

Коваленко улыбается хитро: предусмотрел все. Теперь спешить не будет. Верь ему на слово, а уж сиротой казанской он прикинется. Горестей наплачет в жилетку.

— Что ж впятером-то приехали? Могли б для ровного счета и шестого взять. Мы уж хотели председателя завкома позвать, но неудобно, не увидит своего коллеги, опытом обменяться не с кем.

Любшин было открыл рот, чтоб сказать про исчезнувшую попутчицу, но Туранов яростно сморщил лицо, и секретарь парткома сбился, закашлялся. Тут в кабинете появился белобрысый мужичок в комбинезоне, и Коваленко вытянул в его сторону руку:

— Вот, наш лучший вальцовщик Мыкола Борисович Кудря, Герой Соцтруда, депутат Верховной Рады нашей республики, наша гордость и надежда.

Вот чертов Коваленко. И Гомозову собеседника нашел.

— Ты прости, Иван Викторович, — Коваленко сморщил в хитрой усмешке полноватые губы, и его глаза превратились сразу же в щелки, — Мыкола Борисович прямо с цеха, так шо без регалиев, но ты мне на слово поверь, что он такой же Герой и депутат, как товарищ Гомозов, про которого мы много слыхали и которого, как ты понимаешь, уважаем безмерно. Ну, сидайте, гости дорогие, побалакаем, потому как давно не бачились.

Сели. Туранов вынул бумаги, разложил перед собой. Коваленко тоже покопался в папках, отыскал черную. Казалось, оба директора затеяли какую-то игру. Перед тем как произнести первые слова, они не то что приглядывались друг к другу, а просто прикидывали, с чего начнет собеседник. Туранов тоскливо поглядел на свои бумаги и закрыл папку. Коваленко едва заметно кивнул и прикрыл свою. «Так-то лучше, — будто сказал он, — так-то проще, чтоб не давить цифрами да фактами. Ты мне без них, а я тебе откажу, и на том наша с тобой беседа».

Может, и не так думал Коваленко, но именно так предполагал его несказанные слова Туранов. И начал прямо:

— Что ж ты, Дмитро Савельевич? Друг другом, а как подводишь? Ежли ты когда-то попросил меня сделать тебе досрочно пару котлов, разве я отказал? Да ты приехал и взял их, потому что ради тебя я готов кому хочешь отказать. А ты вот… пять тысяч тонн труб за минувший год не выдал. Ты как полагаешь, на чем мой коллектив работать должен? Ведь ты ж виновник. Если я план провалю — ты ж, а не я виновник, а на коврик становиться мне. Справедливо?

— Слухай, Иван. Я на тебя за такие слова не обижаюсь. Знаю, что жилы рвешь у себя на заводе. Все знаю. И вот понимаешь, чи не такие слова я директору Криворожского завода говорил? Вроде такие точно А он их другому директору, который огнеупоры специальные для «девятки» не выдал в срок. Ну и как теперь быть?

— Ну я-то, я-то при чем, Дмитро Савельевич? Я знаю одно: тобой недопоставлено пять тысяч тонн труб. Это не мелочь, Дмитро Савельевич.

— Иван Викторович, вот щоб мени жинку ридну нэ бачить два годы, если я тебе дурю. Нету ничого, зовсим нету. Вот товарищ Булах звонил, за тебя слово замолвил: не могу.

Когда Коваленко переходил на украинский, это означало, что начинал он волноваться, а делать ему этого было нельзя, знал про это Туранов, потому сказал примирительно: