Олег Кириллов - Стремнина

Жена охала от одной только страшной этой мысли и начинала всхлипывать, а Костя приступал к ней с одним и тем же, ссылаясь на то, что клятый бабий род свою сестру должон видать на три аршина под землей, грозился заново поехать к свату и вместях рассудить дело по совести, а потом затихал и садился снова к столу, за которым терпеливо ждал с шахматной доской Николай.

На работе Костя бросался теперь на всякого, кто себе шутку позволял отпустить в его адрес. Вчера вот на Кулёмина наскочил, на тракториста нового, забредшего в наши места с дальней Вологодчины, парня здорового, добродушного, которым все никак не мог нахвалиться механик. За любое дело брался, от любой невыгодной работы не отказывался. Перед двухметровым Кулёминым Костя возник вихрастым петушком и начал кулаками махать, от чего весь гараж чуть не по земле от хохота ползал.

В эти дни Николай старался держаться к Косте поближе. За многие годы дружбы успел понять он, что Сучков может по горячке наделать всякого, а потом расхлебывать целые годы. Больше всего боялся Николай, что Костя может махнуть в город и наговорить либо невестке чего ненужного, либо и впрямь к свату явиться. А это, как понимал Рокотов, было бы в данный момент не самым лучшим решением. Ох, сыны-сыны, как с вами тяжко, когда уже и влияния на вас мало остается, и делаете вы очевидные глупости.

Костя наконец завершил свою ругань с кладовщиком Семыкиным, подошел к Николаю. Вдвоем они молча умылись под краном у входа, вытерли руки одним куском ветоши. На дворе закручивал морозец; снег был почти синим и звенел под ногами. У ворот гаража Евсеич ладил отвалившуюся доску: тяжело переступая громадными валенками, норовил куском железки загнать в смерзшееся дерево погнутый гвоздь. Породистая Дамка взвизгивала от холода и сучила тощими ногами, тоскливо поглядывая на приоткрытую дверь сторожки.

— Ну-ка посторонись, — сказал Евсеичу Николай, взял у него из рук кусок ржавой арматуры, мигнул Косте. Тот приладил доску и держал ее до той поры, пока Рокотов выпрямлял гвоздь. Евсеич в продолжение всей процедуры без передышки вспоминал разными словами дальних и близких родственников того сукина сына, которому лень было обойти двадцать шагов до калитки, вместо чего предпочел вырвать из забора доску и пролезть в дыру. Жалко, что не видал он, Евсеич, а то выдал бы стервецу по первое число.

Молча шли по улице. Когда поравнялись с магазином, Костя спросил:

— Слышь, может, возьмем бутылек-то?

— Не к чему. И чего это ты по будням навострился? Раньше такого за тобой не видал.

— А чего? Отработали. Имеем право.

— Я не имею. За баранкой. Это ты со своим бегемотом… Ежли сам не захочешь, так в канаву не свалишься.

Сучок взорвался:

— Оно и видно… Думаешь, не знаю, как ты сам на бульдозер просился? Бегемот… Ишь ты, определил. Да мой механизм твою колымагу враз в ту же канаву наладит. Завидуешь просто, вот что я тебе, Никола, скажу. Завидуешь.

— Ну и ладно, — усмехнулся Рокотов, подумав, что магазин прошли благополучно и теперь Костя вынужден будет «всухую» играть в шахматы. Глядишь и успокоится… — Ты вот что, идем-ка ко мне вечерять. Жена грозилась вареников настряпать.

— Пойдем, только все одно твоя Мария по кухонной части намного отстает от моей Насти… Это ты, друзяка, сразу признавай. Оно у Марии все бы хорошо, да вот выдумки при готовке нету. Моя-то, коли б на базар в город не бегала, дак запросто в колхозную столовую пойтить могла б.

Все это были давние споры, и Николаю участвовать в них не хотелось. Зашли во двор, обмели веником ноги Сучок покосился на темные окна своего дома, вздохнул. Николай понял: Настя опять на базаре, и не прими Костя предложение Рокотова, сидеть бы ему одному в хате перед миской вчерашнего холодного борща.

— Может, все ж мотанем в город, а? Никиту повидаем, напрямки спросим у него, как и что. В прошлый раз все шуточками откидывался, а я, старый, не допытал.

Сутулый, маленький, с горестно сморщенным лицом и голубыми ясными глазами, Костя был похож на престарелого воробья, пощипанного временем и жизнью. Над морщинистым конопатым лбом взвихрялся постоянно завиток, и это придавало ему драчливый и обиженный вид. Только сейчас, когда усаживались за стол, Николай разглядел, что глаза у Кости начинают по-старчески слезиться, и удивился этому своему наблюдению. Не старый ведь, пятьдесят четвертый год. «Ох, дети-дети…» — в очередной раз подумал он и о Никите, и об Эдьке. Что ни день — жди от них сюрпризов.

Мария принесла еду, а сама исчезла на кухне, чтоб мужикам не мешать. Историю Кости знала давно, даже раньше, чем Николай. Еще когда Никита женился, Настя побежала по всем соседям сватов с расспросами и горестно поделилась наблюдениями и слухами с Марией.

Ели молча. Потом Николай неторопливо расставил фигуры на шахматной доске.

— Ты, брат, меня послушай, — сказал он, — делу теперь помочь трудно. Расписались, тут уж чего? Я о другом. Уговори Никиту сюда перебраться, да и невестку пристроим к делу, чтоб времени у нее мотаться не было. Авось наладится.

— Оно так, — согласился Костя, раздумывая над очередным ходом. — Ладно, до Куренного схожу. Побалакаю.

— Куренной уже того, тю-тю… Салазки ладит. Верный слух имею.

— А кто ж заместо него?

— Со мной не советовались. А по мне — инженера надо б.

— Кулешова, что ль?

— Его. Разумный парень.

— Оно б и неплохо. — Сучок ловко смахнул с доски Николаева слона, продвинул вперед свою пешку и повеселевшим голосом добавил: — Ваши не пляшут, Миколай Алексеевич.

В прихожке стукнула дверь и кто-то заговорил с Марией. Николай задумался над партией: ферзь Кости нависал над его ладьей. И тут в комнату шагнул, причесывая волосы, помятые шапкой, сам Кулешов:

— Прощения прошу, Николай Алексеевич, решил вот зайти к вам кое о чем переговорить. Не помешаю?

— О чем речь, Анатолий Андреевич? Заходите, пожалуйста. Рад… Может, заодно и вареничков? Тут жена такую вкуснятину спроворила.

— Спасибо, я уже поужинал.

Костя уже натягивал фуфайку:

— Так я пойду, Коля… Жена небось розыски объявила. Я опосля…

Он исчез мгновенно.

Кулешов присел к столу, оценил позицию на доске, улыбнулся:

— Ферзевый гамбит… Любопытная партия.

— Какой такой гамбит? Баловались вот тут с Костей. В теории мы слабоваты. Всё по-деревенскому…

— Напрасно, у меня книжка есть любопытная, шахматные задачи. На досуге есть над чем посидеть. — Кулешов отодвинул доску, глянул в глаза Николаю, — пришел я к вам, Николай Алексеевич, с таким делом. Вы хорошо знаете нагорную сторону?

— Знаю. Чего ж не знать. Там четыреста гектаров. Земля дрянь. Песок сплошной. Сколько помню, там зерновых больше семи центнеров не брали с гектара. Из-за этой самой нагорной стороны колхоз и сидел в прорехе. На других участках и до двадцати пяти брали, а там — провал. Воду бы туда, да разве навозишься?