Олег Кириллов - Стремнина

— Не надо так, Иван Викторович. — Карманов усмехнулся, — безгрешных людей не бывает. Старался я, чтоб все было по совести, да не всегда выходило. Были случаи, что и говорить, когда и объемы завышал, и фиктивные наряды подписывал. Пусть в меня камнем бросит тот из строителей, кто не делал такого. И я не святой. Только всегда старался про это громко и в открытую говорить виновникам, тем, кто из-за нерасторопности да неспособности своей в тресте нас, в управлениях, на такое вынуждал. Вот и вся моя заслуга. А репутация неудобного, как вы знаете, не всегда самая лучшая репутация. Да вам ли все это объяснять, Иван Викторович?

Туранов кивнул:

— О том и говорю. Вот ситуация. Ответственный заказ. Министр сам несколько раз звонил. Сделали все. А металла для важного агрегата не поступает. Три дня в запасе. Поставщик отправил вовремя. Железная дорога куда-то груз загнала, иначе ничего не придумаю. Люди в цехах были подняты по авралу: работали — лучше не надо. Комсомолята «молнии» вывешивали каждую смену. Обещал премию за исполненный в срок заказ. И вот на тебе! Ну ладно, возьму я штраф с железной дороги, да толку-то что? Как с людьми быть?

— И что, скажите, в первый раз такое?

— В том-то и дело, что не в первый. Если б в первый, так переморгал бы как-нибудь, но ведь почти постоянно срыв поставок по разным причинам. А людям я не могу постоянно объяснять, что моей вины в этом мало. Я не говорю, что нет совсем этой самой вины, но не в такой она степени, чтоб за нее расплачиваться дорогой ценой.

— Я понимаю, — сказал Карманов, и в его желтоватых глазах, как показалось Туранову, промелькнула усмешка, — я понимаю, Иван Викторович. Все вокруг вас будут видеть это и знать, вы же будете поздравлять людей с трудовой победой… Положеньице знакомое. Мы так частенько дома сдаем. Там еще на две недели работы, а мы рапортуем: сделано в срок, а то и раньше. Утешаем себя тем, что все так делают. Вот и получается, что в глазах людей мы выглядим не так, как надо. Так сказать, логический результат.

— Это все я знаю, Василий Павлович. Только вопрос-то в другом. Сидел я и думал сейчас у себя в кабинете: если завтра не будет металла — надо звонить министру, что кварталом комплекс не сдаем. Что будет? Во-первых, министр подумает: «Черт возьми этого самого Туранова, на кой ляд он свою тяжесть на меня перекладывает? Разве это директор? Меня, министра, не интересует, как он сделает порученное ему дело. Нужно, чтобы он рапортовал в срок о сдаче и отправке комплекса». Так? Однако это еще не все. Тяжко было с материалами, доставили их на завод с опозданием, и пришлось обратиться к людям с призывом сделать все, чтоб сдать заказ в срок. Как я буду в их глазах выглядеть, если все окажется напрасным? А-а, чего я спрашиваю, когда сам знаю ответы на все свои вопросы. Просто захотелось немного расслабиться, что ли…

Они надолго замолчали, и Туранов вспомнил, как несколько дней назад Клавдия Карповна пустила к нему без доклада и предупреждения Бутенко. Зашел Павел Максимович веселый, чуть даже какой-то игривый, сел в кресло почти по-хозяйски:

— Ну что, Иван Викторович?

— Работаем, — уклончиво ответил Туранов, про себя отметив, что Бутенко раздобрел даже на рядовых инженерских харчах, где ответственности, считай, никакой: выполняй приказы начальства и будь здоров сто лет. А тут опять была загвоздка с трубами и нервы не на месте, а пятнадцатый цех из-за головотяпства сменного мастера на полтора часа без электроэнергии оказался. И вот на тебе, в половине седьмого вечера Бутенко уже на отдыхе, тогда как он, Туранов, еще не знает, когда ему уходить с работы. Не то что зависть, а так, что-то похожее на неприязнь шевельнулось в душе Ивана Викторовича: ходят тут, дескать, всякие…

И под влиянием этой внезапно вспыхнувшей мысли суховато спросил:

— Вопросы ко мне имеешь?

— Да нет… — Бутенко вынул пачку сигарет, поковырялся в ней худыми желтоватыми пальцами, наткнулся глазами на табличку «Здесь не курят», хмыкнул то ли насмешливо, то ли удовлетворенно и убрал сигареты в карман. Туранов думал, что теперь последует объяснение причин этого визита, но Бутенко еще поудобнее примостился в кресле, всем своим видом показывая, что пришел надолго и без особых причин… — Зашел, понимаешь, глянуть на тебя. Растешь в глазах народонаселения, благодетелем для областного центра становишься… Вон какой микрорайон отгрохал. Везучий ты, Иван. А?

— Твои грехи выметаю.

— А выметешь ли?

— Вымету, дай срок.

— Ну-ну… Недогруз имеешь все равно, как ни крути. Не поверю, если скажешь, что без недогруза.

— Имею. Только не такой, как у тебя. Ты после отчета через двадцать дней машинами недогруз гонял. У меня самое большее — пять дней.

— А чем ты, собственно говоря, от меня отличаешься, Иван? Так же, как и я, после победного доклада, тайком гонишь груз, за который уже отчитался. Только имей в виду, если при мне такое знали все и закрывали на это глаза, то теперь, имей в виду, такие вещи называются припиской. И за них спрашивают знаешь как?

— Знаю, Пал Максимович… Только хочу тебе сообщить, что за такие вещи, сделанные без моего ведома, уже трое руководителей ушли с завода не по своей воле.

— И это слыхал. Круто руль ворочаешь. Только слушай, Иван, давай говорить прямо. Ты думаешь, все эти годы, что я работал, в том же министерстве не подозревали, что многие заказы идут с недогрузом? Да везде так! Сам же понимаешь, что пока не будет скрупулезной точности с поставками сырья от смежников, до той поры от недогруза не избавишься. Как ни крути. Не тобой это заведено и не тебе отменять. А если по-другому дело поставишь — от тебя люди уйдут. Заработки сядут сразу, плана не будет. И как бы ты ни лез из кожи, какие бы ты методы ни внедрял — без точных поставок тебе от смежников будешь гореть синим пламенем.

Туранов понимал, что Бутенко прав в части зависимости от поставщиков, да и во многом другом, сказанном им сегодня, тоже была доля истины, но признать это — значит, отказаться от сделанного им, Турановым, на заводе, от веры в него рабочих, от готовности коллектива преодолеть все ради дела. Отказаться от тех десятков людей, которые претендуют на одно свободное место на предприятии, готовые бросить многолетние насиженные места на других заводах города. Что-то изменилось в отношении к «Тяжмашу», и в этом его, Туранова, заслуга, а Бутенко очень хочет поставить то, что было при нем, и то, что есть сейчас, на одну параллель… Будто не было этих двух лет жизни, разделяющих «Тяжмаш» времен Бутенко и нынешний «Тяжмаш» Туранова. Хотя бы перед самим собой он мог отметить бесполезность всех попыток любого коллектива, даже самого лучшего, самого сознательного, исправить недоработки смежников, чужую нераспорядительность. Штрафы за недопоставку вовремя — чепуха, это наказание не для виновных, а для государства. Почему общество должно расплачиваться за вину нескольких безответственных людей? Нет, не нескольких, наверное, многих. Один чуток отступит от инструкций, другой — от закона самую малость отойдет, третий продержит бумагу на столе лишние сутки и не поставит на ней свой автограф, четвертый, поддавшись давлению извне, со стороны разгневанного начальства, не даст по графику вагоны, пятый задержит эшелон на пару часов в тупике, а в общем получается срыв плана для громадного многотысячного коллектива. Многие директора заводов четко отработали схему выхода из вечного тупика: раз не моя вина в срыве плана, значит, я имею полное право, отчитавшись за исполнение заказа, потом, в течение чуть ли не месяцев, гнать заказчику недогруз. Все равно монтаж идет не один день, а разбивку комплекса на узлы планирует сам завод. Вот и не грех, дескать, поставить узел самого позднего монтажа чуток с нарушением. И получается, что в эту аферу впутываются десятки людей, которые знают подлинную цену многим «трудовым победам», и тогда вместо подлинного уважения возникает по отношению к директору этакое снисходительно-насмешливое восхищение: ну ловкач, ну фокусник, прямо-таки эквилибрист. Такого Туранов не хотел. Что греха таить, в первое свое директорство иногда позволял недогруз, хотя страдал при этом от подозрений, что кое-кто ухмыляется, узнав про его осведомленность по этому поводу. Когда шел на второй заход, заранее решил для себя: «химии» не будет. И вот держался столько времени. И с людьми, ушедшими с завода, в другой ситуации не расстался бы, с тем же Женей Седых хотя бы. Крепкие были люди, нужные на «Тяжмаше». Вместо них пришли другие, которые когда еще станут такими специалистами. А другие директора, бывает, всю жизнь вот так, на риске, на удаче. А кое-кто и с орденами уходит на отдых.