Тембот Керашев - Дорога к счастью

— Что это ты так одиноко и грустно сидишь? — спросил Халяхо, подойдя ближе.

— Что же поделаешь, старость всегда одинока… — Карбеч вздохнул и пододвинул к Халяхо скамеечку, на которой до этого сидел сам. Затем обернулся к большой сакле и крикнул:

— Доченька!

— Не беспокойся, Карбеч, садись на свое место, я не сяду. Я к тебе по делу, ненадолго зашел, — заявил Халяхо.

— Что же такое случилось, что даже нельзя присесть? Садись! — с дружеским укором настаивал Карбеч. — Сказано ведь: «Если уж пожаловал — присядь, и мимо готовой соли-каши не проходи, не отведав ее».

— Нет, некогда сейчас садиться. Садись ты на свое место, — решительно повторил Халяхо и подпер себя костылем, заняв положение, которое указывало на его непреклонность.

Из большой сакли на зов дедушки показалась Нафисет. Голова ее была повязана красной косынкой. Это был кусок кумача, оставшийся от материи, на которой она писала лозунг для завтрашнего первомайского праздника. Доготлуко, забрав готовый лозунг, подарил ей этот остаток и полушутя сказал:

— Ты в этой косынке приходи завтра на первомайский джегу…

Нафисет с восторгом приняла этот подарок Доготлуко и, не дожидаясь завтрашнего дня, тотчас же повязала косынкой голову. Матери и старшей сестре не понравилась косынка, но сама Нафисет, глядясь в зеркало, нашла себя в красной косынке до неузнаваемости похорошевшей. Как ни странно, но и дедушка Карбеч одобрил ее новый наряд. Он долго и внимательно разглядывал ее, шевеля мохнатыми бровями. Нафисет со страхом ожидала его оценки. С мнением матери и сестры она научились спорить и не соглашаться, но решение своенравного старика было для нее законом, и его оценка могла лишить ее удовольствия носить красную косынку. Наконец Карбеч изрек свое суждение:

— Хорошо, доченька! Очень идет тебе! — И добавил, намекая на Куляц, которую он недолюбливал: — По крайней мере, ты в этом платке не похожа на несчастных, пестро разряженных кривляк.

Халяхо тоже загляделся на подходившую Нафисет и с искренним одобрением высказал неосознанное, но еще в Москве запавшее в душу приятие новой красоты:

— Моя красавица, тебе идет эта красная повязка!

— Красный цвет — это счастливый цвет… — задумчиво начал Карбеч. — В свое время князья и уорки пытались лишить крестьян права носить красные чувяки. Эти грабители, как хищные звери, боялись красного цвета. — И, обратившись к Нафисет, ласково добавил:

— Доченька, вынеси из дома скамейку для Халяхо. И зажги лампу.

— Нет, нет, не надо, Нафисет! Я сейчас уйду. Я только на минутку забежал! — Халяхо сделал движение, словно собираясь и на самом деле сейчас же уйти. Затем выставил вперед костыль и серьезно, почти официально добавил:

— Карбеч, ты должен прийти завтра на первомайский аульский сход.

— Халяхо, посиди у нас хоть немного, ты так давно не посещал нас! — с упреком и лаской попросила Нафисет Халяхо, к которому она питала детскую привязанность.

— Потом, потом, моя красавица! Потом приду, посижу и расскажу много интересного. А сейчас некогда.

— Что же мне делать на сходе? Уж сколько лет я не хожу на собрания… — начал было Карбеч, но тут же умолк и прислушался к топоту коня, вялой рысцой проскакавшего мимо.

Конский топот заглох у перекрестка улиц. Затем послышалось хриплое откашливание, молчание и, наконец, дикий пронзительный крик глашатая раздался в вечерней тишине:

— У-у-уй, благословенный аллахом аул! Завтра, в праздник Первого Мая, у аулсовета соберется всеаульское собрание. У-у-уй! На собрание приглашаются стар и мал, мужчины и женщины. У-у-уй, собрание начнется в пору большого кушлука [38] Большой кушлук — время дня, когда начиняет пригревать солнце. . У-у-уй! После собрания будут джегу и скачки.

Глашатай еще раз хрипло откашлялся и умолк. Спустя мгновение, его конь дальше понес глуховатый топот копыт.

Глашатай аула жил неподалеку от Устаноковых и свои объезд начинал именно с этого перекрестка. Он давно исполнял обязанность глашатая, и люди аула привыкли к нему, равно как и к топоту его старой клячи и к его хриплому кашлю. Но все же вступительное его завывание всегда пугало людей своей зловещей пронзительностью.

На этот раз глашатай не сообщил ничего нового. Весь аул давно уже знал о предстоящем большом празднестве. Знали также и то, что в этот день будет джегу, и девицы и матери давно строили планы и догадки о том, кто из первых красавиц аула удостоится чести стать пленницей джегуако [39] Джегуако — распорядитель джегу, конферансье и импровизатор. . Матери из родовитых семей, домогаясь этой чести для своих дочерей, не полагались только на их достоинства. Они усердно угощали джегуако и обильными подарками старались приумножить шансы своих дочерей.

Более двух недель готовились к этому празднеству и те, которые собирались показать своих лошадей на скачках. Предметом горячих обсуждений и раздоров в кунацких аула был спор между Мхаметом и Измаилом.

Этот спор возник у крыльца кооперативной лавки, и начался он довольно спокойным обменом мнений о том, чей конь победит на скачках. Большинство склонялось к тому, что против нового коня Измаила, хотя его никто еще не видел на бегах, ни один из аульских коней не устоит.

Мхамет, недолюбливавший Измаила, неожиданно для всех заявил:

— Удивляюсь я вам: разговариваете, точно дети, не видевшие никогда хороших коней! Если конь хорошо откормлен, высоко задирает голову и резво гарцует — это недостаточный признак хорошего коня. Не так смотрит человек, сколько-нибудь разбирающийся в лошадях.

Измаил, вышедший в этот момент из лавки, услышал слова Мхамета и сказал с самым вызывающим видом:

— Что же это вы причиняете боль сердцу Мхамета! Успокойте его, сказав: «Нет на свете коня лучше его чалого!»

Мхамет резко обернулся и, потемнев от обиды, громко заявил:

— Я ничего не понимаю в лошадях, если мой чалый не оставит позади твоего холеного коня!

— Давай побьемся об заклад! — злорадно наступал Измаил. — Не пойдешь на попятный? Испытаем своих коней на скачках?

— Нет, нисколько не отступаю! — твердо сказал Мхамет. — Испытаем.

С этого дня аул разделился на два лагеря. Друзья Мхамета уговорили его поставить чалого на отдых и сами, на своих лошадях, вспахали ему яровой клин. В противоположном лагере объединились приспешники Хаджи Бехукова.

Но одно обстоятельство, связанное с подготовкой к скачкам, осталось неизвестным аулу. Дело в том, что на другой день после заключения пари к Мхамету пришел Исхак, старичок из тфокотлей, известный всему аулу своей рассудительностью и острым красноречием. Так же, как и Халяхо, он был одним из тех небогатых стариков, которые оспаривали у компании Хаджи Бехукова авторитет в общественных делах. Исхак пользовался большим уважением со стороны аульчан. Его мнение, прямолинейное и неподкупное, имело в ауле большую силу.