Тембот Керашев - Дорога к счастью

Так произошло примирение.

Куляц поднялась с постели, но, казалось, болезнь исподволь продолжала глодать ее. В доме больше не слышно было ни ее беспечного смеха, ни ее звонких девичьих песен. Она перестала даже играть на гармонике. Впрочем, она часто доставала гармонику и, изнеможенно положив на нее голову, извлекала тихие и грустные обрывки каких-то мелодий. По ночам ее мучили бредовые сны, и в ее бессвязном бормотании испуганная Нафисет часто улавливала имя Амзана.

У Куляц притупился всякий интерес к жизни, она стала безразлична к людям. Молодежь попрежнему навещала ее, теперь — как больную, но, видя безразлично-вялую холодность Куляц, теперь уже не засиживалась. Даже для тех, с которыми раньше Куляц особенно любила плести нескончаемый цветистый узор лукавой шутки, теперь не находилось у нее ни одного теплого слова.

Заходил и Доготлуко, попрежнему мимоходом. Но и он не мог вызвать у Куляц прежнего духа противоречия, да и сам Доготлуко, видя состояние Куляц, не решался задевать ее.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды в девичью Устаноковых не зашла одна из соседок — молодая вдовушка. Вдовушка эта не бывала раньше в доме Устаноковых. Неожиданный свой приход она объяснила тем, что заскучала и решила зайти и послушать игру Куляц на гармонике. Хымсад обрадовалась приходу вдовушки, надеясь, что она хоть немного развеет грусть дочери. Мать радушно приняла гостью и, оставив вечные свои хлопоты по дому, даже приняла участие в общей беседе. Наконец Хымсад покинула девичью и позвала с собой Нафисет.

Вскоре мать и Нафисет услышали звуки гармоники. Но Куляц играла вяло, гармоника то и дело замолкала.

Вдовушка пробыла недолго. Но она словно вдохнула животворную струю в душу больной девушки, — Куляц начала оживать.

Вдовушка стала часто приходить в девичью. Куляц прониклась к новой своей подруге самыми нежными чувствами, скучала без нее, встречала ее с радостным жаром. Нафисет замечала, что они старались остаться вдвоем и что у них были какие-то тайные разговоры, которые они обрывали при ее появлении.

Нафисет не любопытствовала и не старалась проникнуть в их тайну, но догадывалась, что эта внезапная дружба Куляц с соседской вдовушкой и нескончаемая нить их уединенных разговоров связаны все с тем же Амзаном.

Нафисет не осуждала Куляц за то, что та любит не кого-нибудь другого, а именно Амзана. Сама Нафисет в тайнике сердца носила зародыш безотчетной и, как ей казалось, безнадежной любви и чувствовала ее всепоглощающую силу. Но она лелеяла в себе задорную уверенность, что перенесет это более безболезненно и более стойко. Поэтому, видя бессилие Куляц и слыша тихую жалобу ее гармоники, Нафисет только негодовала. Нет, она, Нафисет, никогда не покорится чувству так безвольно! Кто помешает ей быть счастливой, если она, любящая, будет и любимой. А если тот, кого она изберет, не выкажет любви к ней, тогда… Тогда — все, что угодно, но не такая вот сломленность души!.. Она не решалась думать, что именно будет «тогда», лишь гордо выпрямлялась и выше поднимала голову. Впрочем, она попросту страшилась касаться своих чувств к Биболэту: она держала их за семью дверями и за семью крепкими замками. Помыслы о замужестве еще не посещали ее голову. Если бы любимый предложил ей замужество, она отшатнулась бы в неописуемом страхе. Она была влюблена в Биболэта, как птица в свой полет. Любовь, как и смутные ее мечты, была крыльями ее порывов к воле, к новой жизни.

Нафисет была похожа на птенца, выведенного курицей из яйца дикой утки. Ни повадками, ни стремлениями своими она не смешивалась с семьей, в которой росла. Она жила раздвоенной жизнью, и у нее было два мира: мир будничного обихода и мир воображения, раскрываемый перед нею книгами и рождаемый в ее сознании отголосками новой жизни, что бушевала полыми водами где-то недалеко от ее темницы.

Всего несколько лет тому назад ей казалось, что мир кончается за их околицей. Там, за этой околицей, в ее представлении лежала темная пустота, с двумя-тремя светлыми точками соседних аулов, когда-то посещенных ею. Но однажды Доготлуко принялся читать ей «Робинзона Крузо», и у нее перехватило дыхание от восторга: мир оказался ошеломляюще велик и чудесен, с его безграничными океанами, неизведанными землями, дебрями лесов и хребтами, с его городами и пустынями…

С тех пор Нафисет приникла сердцем к книгам.

Сначала она переживала муки жаждущего перед недосягаемой влагой, мерцающей во мгле глубокого колодца: она почти не понимала по-русски. Общедоступный язык рисунков приоткрывал перед ней кусочек восхитительной тайны жизни, заключенной в книге, но черная рябь непонятных слов непроницаемой завесой скрывала все остальное. И, томимая страстной жаждой зачерпнуть горсть этих чудес, она просиживала долгие часы, сызнова перелистывая книжку. Затем оставила книги на русском языке и начала искать книги на адыгейском языке. Но тогда адыгейская письменность была лишь в зачатке — кроме нескольких учебников, Нафисет ничего не нашла и вновь вернулась к русским книжкам. В поисках более доступных книг она нашла дорогу к русской учительнице аульской школы. Та живо заинтересовалась ее рвением и начала даже посещать ее.

С необыкновенным упорством и терпением Нафисет начала пробиваться сквозь толщи непонятного языка. Постепенно она усвоила такой запас русских слов, при помощи которого уже можно было смутно улавливать очертания чудесной тайны книг. Дальше она открыла для себя способ, как легче преодолевать трудные места: не цеплялась за слова, не поддающиеся ее усилиям, а перепрыгивала через них, стараясь уловить общий смысл. А непонятные слова она выписывала и спрашивала потом у учительницы или у Доготлуко их значение.

Тут Нафисет сделала поразительное открытие: знания в русском языке у самого Доготлуко, которого она считала мудрецом, простирались, оказывается, не так далеко.

Постепенно она овладела русским языком настолько, что хоть смутно стала понимать общий смысл прочитанного. И тут-то она ощутила всю неотразимую сладость книг и безвозвратно отдалась им.

Согнувшись над книгой при свете коптилки или у очага, Нафисет уносилась на крыльях воображения, как на ковре-самолете, в неведомые края.

Долгое время она увлекалась лишь приключенческим содержанием книг. Места, в которых стремительное развертывание сюжета задерживалось в водоворотах глубоких мыслей и сложных психологических анализов, она предпочитала обходить, не отведав. Она начала проглатывать книги с необыкновенной быстротой. Учительница, у которой Нафисет доставала книги, обратила внимание на лихорадочную быстроту ее чтения и терпеливо объяснила девушке, как следует читать книгу.