Надежда Малыгина - Двое и война

— Жадюги, давятся аж, — с презрением говорил Васька.

Зойка, подражая ему, тоже морщилась брезгливо:

— Давятся, жадюги…

Во дворе звякнула щеколда.

— Эй, кто там? — крикнула Елена, с трудом выпрямляя спину. — Идите сюда!

— Нет уж, ты, будь любезна, сюда пожалуй.

— Кто бы это? — Увидев Аню с толстой сумкой, Елена выронила лопату, метнулась к ней. Мысли о том, что случилось страшное, что на эшелон по дороге, возможно, налетели вражеские самолеты, что станцию, где танки разгружались, обстреляли или захватили фашисты, что вообще могло случиться все, что ежечасно, ежесекундно случается на войне, — эти мысли вдруг снова всей своей тяжестью навалились на Елену, и она бежала к Ане, не спуская с нее глаз. А та, как нарочно, уткнулась взглядом в сумку, и не понять: то ли прячет она глаза, то ли просто ищет письмо.

Заметив, как сразу, одним движением, отодвинула Аня в сторону стопки писем и газет, начала перебирать плотные желтые бумажки, Елена остановилась, прижав руки к груди: «Только бы не извещение. Только бы не извещение…»

Аня вскинула на нее глаза:

— Вот, пожалуйста. — Глаза были веселые. — Да ты что, испугалась? — спросила она. Пожалела: — Милая моя. — Засмеялась: — Тебе теперь плясать надо!

— Что… что это? — не подходя близко, спрашивала Елена.

— Извещение.

Елена качнулась, закрыла глаза. Аня подошла к ней, дотронулась до ее руки:

— Да не то. Не похоронная. На денежки извещение. Пятьсот рублей.

— Откуда? Какие денежки?

Аня перевернула бумажку:

— От Плетнева Ивана Ивановича.

— Ой, — тяжело передохнула Елена.

— Вот тебе и «ой». — Аня заглядывала ей в глаза ласково, участливо. — Пойдешь в военкомат, спросишь финчасть, — объясняла она. — Там и будешь получать каждый божий месяц.

— Живой, — прошептала Елена, беря бумажку. Удивилась: — Да какие же на фронте деньги?

— Как это какие? Командирские, — все так же ласково и участливо объяснила Аня. — Все командиры своим семьям присылают. Называется: по аттестату. Ну, что растеряхой-то стоишь? Радоваться должна, милая!

— Да я рада. Только лучше бы письмо. Письма давно не было.

— Ну теперь-то уж будет. Раз аттестат на тебя выписан, письмо наверняка напишет. Жди. Обязательно будет! — Аня с нежностью погладила Елену по спине, повторила: — Милая ты моя…

Елена не слышала, как она ушла. Стояла задумавшись, прижав ладонь к щеке. Испуганные, подошли старшие братья Кочергины. Прибежали и Зойка с Васькой. Елена улыбалась растерянно, объясняла им:

— Деньги по аттестату. Пятьсот рублей. А письма нету…

— От командира? — спросил Васька.

— Ну, ты! — шикнул на него старшой.

— Ой, ребятки, лучше бы письмо, а? — Елена расслабленно опустилась на приступки крыльца.

— Пошли, — шепотом сказал старший Кочергин и, обхватив всех руками, подтолкнул в огород. А Елена, посидев минуточку, вдруг взметнулась торопливо:

— Переодеться надо. Неудобно так-то — в военкомат!

В военкомате Елена была впервые. В конце полутемного коридора — очередь. «Финчасть», — догадалась она. Были здесь знакомые женщины. Они удивились, когда Елена спросила последнего.

— Кто же у тебя там, на фронте-то?

— Ты ведь одна, без родных, кажется?

— Или кто из Евстигнеевых, родственников твоего мужа, деньги присылает?

— Ну не таи. От кого, от кого аттестат-то?

Елена поняла: отмолчаться не удастся — неловко. Ответила, чувствуя, как заливаются краской уши, шея, лицо:

— От мужа.

— Это от того, который переночевал две ночи? — ехидно поинтересовался кто-то из глубины коридора.

— Больше — четыре. А вам завидно? — Губы у Елены дрогнули. Она подняла злые, насмешливые глаза. Но женщины, даже те, что смеялись, глядели на нее с участием. Они будто принимали ее в круг обреченных на тяжкое тревожное ожидание. Елена погасила внезапно вспыхнувшую злость, с улыбкой поправила:

— Не две, а четыре. Даже пять. Четыре дня и пять ночей. Можете позавидовать. — И, усмехнувшись, добавила еще: — Да представьте, как везло: все время в дневную работала. Ночи-то — наши были!

Женщины засмеялись, задвигались, заговорили. Кто-то тянул из рук Елены извещение.

— Сколько там? Выкладывай.

— У нас секретов нету.

— Пятьсот? Бабоньки — пятьсот!

— Ого!

— Генерал он у тебя, что ли?

— Да нет, старший лейтенант. Как и сын мой Кузьма. Видала я его. Ничего мужик. Дорогу уступает. Вежливый. Добрая душа, видать.

— Кабы не добрая, разве прислал бы аттестат после четырех суток постоя?

Они пошутили, посмеялись и незаметно вернулись к разговору о деньгах, которые тем и дороги, что еще одна помимо треугольников весточка: жив, мол, я, фронтовик, жив!

— А бывает, деньги ишо приходят, а человека уж нету! Тю-тю, — вставил кто-то.

— Да, случается и такое…

Елена все не могла поверить, что от Ивана, с фронта пришли деньги. Когда подошла очередь, несмело протянула ярлычок в окно кассы, думая, что ей откажут. Но кассирша отсчитала деньги. Подавая их, сказала:

— Будете приходить двадцатого. Каждый месяц двадцатого.

— Я запомню, спасибо. — Елена просияла. Никакой ошибки нет, деньги именно от Ивана. И каждый месяц будет она приходить в эту говорливую, остроязычную и немного грустную очередь, слушать ее говор и постигать что-то, чего она раньше не знала, не чувствовала, не понимала.

Уж и огород был посажен, уж и огурцы-теплолюбы проклюнулись, а письма все не было — только деньги. Елена считала дни, недели. Складывала их в месяцы. Прикидывала и на то, и на это. Но сколько и как ни прикидывала она, все равно выходило, что письмо давно уже должно быть. «А может, Ваня те танки под бомбежкой да обстрелом в разные части развозит? А может, уж и ранен? Тогда бы из госпиталя написал… Что-то, значит, держит его. Ничего, подожду еще. Я терпеливая».

Елена шла из магазина с хлебом, когда ее окликнула Аня. Она обернулась, замерла в ожидании: радость или горе?

Аня копалась в своей потертой пузатой сумке. Наконец вытащила письмо — необычное, в конверте. «От командования…» — дрогнуло у Елены сердце.

— Ну, пляши, — потребовала Аня.

— После войны все попляшем.

— Ах ты Фома неверующий, — покачала Аня головой. — Плетнев Иван. Гляди! И обратный адрес — Москва.

— Анечка, милая! — Елена выхватила из ее рук письмо и помчалась домой. Захлопнув за собой ворота, спиной притулилась к ним. Сунув хлеб под мышку, осторожно распечатала конверт. Сердце заходилось от волнения, от множества вопросов: что с ним? Почему так долго молчал? Зачем в Москве? Уж не награду ли получал?..

Развернула листок. Глаза сразу нашли самое существенное.

«…Был там, далеко. Понимаешь? Писать перед заданием не разрешили. Фотокарточки — твою и Зоиньки — пришлось вместе со всеми документами оставить здесь. Это меня почему-то сильно беспокоило. Казалось, без ваших карточек я как солдат без оружия — вовсе не солдат. Но все обошлось. Самому не верится, что вернулся да живой еще и даже невредимый. Теперь через пару-тройку деньков отправляюсь на фронт. Это дело знакомое и более привычное. Но я рад, что сумел выполнить задание. Воевать буду зло, за троих — и за себя, и за тебя, и за Зоиньку тоже. Адрес сообщу, когда прибуду в часть. Еще не знаю даже, на какой фронт попаду. Верь, Лена, что я останусь живым и вернусь к тебе, к Зоиньке. Я здорово чувствую это и отчетливо вижу нашу послевоенную встречу. Обнимаю вас и целую крепко-крепко. Иван».