Надежда Малыгина - Двое и война

Смущенная, радостная, счастливая, я уткнулась лицом в твою грудь.

Стол заставлен бутылками с вином и водкой, завален банками консервов, буханками хлеба. Раскрываю консервы. Режу хлеб, раскладываю его на белых бумажных листках. А в дверь уже стучат. Входят два твоих заместителя: майор Попов — по политчасти, капитан Лиханов — по строевой.

Я стою по стойке «смирно»?

— Здрасьте, товарищ майор! Здрасьте, товарищ капитан!

Они смеются:

— Вольно, вольно! Мы же гости. А ты хозяйка…

Снова стук: повар приносит в ведре стаканы, вилки, жестяные тарелки и миски. Легонько отодвигает меня плечом:

— Вам сегодня работать не полагается!

Боже, уже весь батальон знает…

А вот у землянки отчаянно сигналит машина.

— Узнаю трофейную комбриговскую, — смеется майор Попов, распахивая дверь. Вошли командир бригады — тучный, с удивительно прямыми плечами полковник Аверин и начальник штаба бригады подполковник Кульбаков — высокий, худой и, как мне кажется, очень серьезный и строгий человек. Шофер вносит две высокие квадратные консервные банки с американской колбасой, вещевой мешок с яблоками. Комбриг критически оглядывает мою выцветшую хлопчатобумажную гимнастерку, короткие, с широкими голенищами кирзовые сапоги. Кивнув на колбасу и на яблоки, которые шофер высыпал на постель, говорит:

— Это не подарок. Подарок за мной.

Через несколько дней меня вызовут в штаб бригады. Я побегу, волнуясь: зачем это санинструктор батальона понадобился комбригу?

Полковник подаст мне новые хромовые сапожки:

— Вот мой тебе свадебный подарок!

А майор, начальник АХО бригады, развернет сшитый по моему росту синий, как у танкистов, комбинезон. Но это будет потом. А сейчас в землянку с аккордеоном в руках влетает стремительный, подвижной Женя Соколов, старший лейтенант, начальник штаба батальона. Козырнув бригадному начальству, загадочно-весело говорит, обращаясь к тебе:

— Приедут, товарищ подполковник, с минуты на минуту!

Надев на плечи ремни аккордеона, улыбается:

— Всю жизнь буду хвастать: играл на свадьбе у комбата! — И заиграл. А мы стояли вокруг и пели — про любимые города, из которых улетают в далекий край и уходят в море, про синий платочек, про чубчик кучерявый, про Васю-Василька и про все эти дни, которые где-нибудь когда-нибудь мы будем вспоминать. Так оно и случилось. Всю последующую, уже послевоенную жизнь, где и когда ни зазвучали бы эти песни, они невольно возвращали мою память к этому счастливому дню…

За песнями мы не услышали шума подкатившей машины, услышали только озорно и долго гудящий автомобильный сигнал.

— Они! Узнаю Серегу! — ты бросился встречать приехавших, но те уже спускались по ступеням в землянку. Их было двое: невысокий, с густой сединой на висках генерал-лейтенант и уже знакомый мне по Подмосковью полковник Молодцов. По твоим рассказам я знала, что в сорок первом вы были в одной дивизии. Генерал Северинов, тогда полковник, командовал ею, а твой друг по училищу Сергей Молодцов, майор, был, как и ты, командиром полка.

Меня всегда удивляла твоя способность одним-двумя штрихами подчеркивать самое характерное в человеке, в его облике. Когда после твоего ночного рассказа о боях сорок первого года на улице подмосковного дачного поселка встретился мне «виллис», из которого стремительно вышел полковник с черными, не умещающимися под фуражкой кудрями, я сразу узнала: Молодцов! Твой друг Молодцов!

Теперь точно так же узнала я сибиряка Северинова и, когда, сняв фуражку и прищелкнув по старой кавалерийской привычке каблуками, он густым, удивительно низким голосом назвал себя, не выдержала, засмеялась и призналась, что давно и очень хорошо знаю его.

— Откуда? — недоуменно пробасил генерал, поглядывая то на меня, то на тебя. Догадавшись, укоризненно покачал головой: — Наговорил тут, поди-ко, про меня… семь верст до небес и все лесом… Тимоша-а! — громко позвал он кого-то, подойдя к двери.

Вошел ординарец. Генерал взял у него один из двух свертков, развернул. Из бумаги скользнул, протянулся до пола отрез белого, в блестках шелка.

— Хорош! — улыбаясь, проговорил генерал. — Приедете в военторговскую мастерскую при штабе армии, там сошьют вам свадебное платье. Я распоряжусь!

— Ой что вы! На войне-то?

— А почему бы и нет? Память, однако, на всю жизнь… А это — жениху.

В другом свертке оказались белые замшевые сапоги. Все долго смеялись: где и когда носить их, такие?

— Вот это уж не моя забота, — басил Северинов. — Мое дело придумать свадебный подарок.

Полковник Молодцов тем временем принимал от ординарца бутылки вина, кульки с конфетами, с яблоками, стопки шоколадных плиток. Расставляя и раскладывая все это на столе, он разговаривал одновременно со всеми, хохотал, размахивал руками. Землянка, казалось, до краев наполнилась его шутками, смехом. В завершение он вручил мне букет ромашек и, окончательно смутив меня, расцеловал в губы.

— Не красней! Жених не приревнует. Мы с ним давние-предавние други. Может быть, самые лучшие на всем белом свете. Попробуй возразить! — кричал он тебе, грозил пальцем и хохотал. И хотя все было просто и весело, я весь вечер не могла избавиться от смущения и неловкости перед такими высокими гостями.

После застолья Женя Соколов снова без устали играл на аккордеоне. Тучный комбриг и наш сухощавый, поджарый зампострой капитан Лиханов одинаково легко и лихо плясали лезгинку, все остальные хлопали в ладоши и кричали:

— Ас-са! Ас-са!

Подполковник Кульбаков читал Есенина. Майор Попов, изображая дряхлого старика, рассказывал какие-то потешные истории. Полковник Молодцов, обняв тебя, приятным густым баритоном пел снова и снова:

— Женился друг — полдруга стало, — неожиданно грустно признался он.

— А я считаю: женился друг — два друга стало: он и его жена, — заметила я.

— Точно! Считай, Сережка, так, — поддержал меня ты.

— Это Смотря какая жена… — Полковник покрутил в руках стакан с вином, поднялся: — Друзья! Слышал я, так говорят в народе: женился друг — полдруга стало, остальное жена забрала. Но вот невеста моего друга утверждает обратное: женился, говорит, друг — два друга стало: он и его жена. Ну что ж… Выпьем за то, чтобы жена подполковника стала нам всем, его друзьям, таким же прекрасным другом, как и он сам.

— За дружбу! За крепкую фронтовую дружбу!

В землянке было тесно, но мы все-таки танцевали. Первый вальс был с тобой. Потом я танцевала по очереди с каждым из гостей. Да, дня счастливее этого не было и, наверное, уже не будет в моей жизни.

В сизые предрассветные сумерки мы провожали твоих друзей из штаба армии.