Феликс Овчаренко - Море штормит

Эх, Зинаида Николаевна, да это же и есть тот самый заряд, который нужен твоему очерку!

22 июня. Сегодня я такая счастливая. Не найду даже слов. Все меня поздравляют. Забежал Вершинин, рабкор с Тяжмаша. В экскаваторном у них во время обеденного перерыва мой очерк читали вслух, и его попросили пожать мне руку. А главное — обрадовал Бойко. Позвонил в редакцию из Железногорска. Газету, говорит, не достать. Просит прислать еще хотя бы парочку экземпляров. «Это, — смеется, — посильнее, чем удар в зубы». Непонятно, что он там хотел сказать, но, видимо, и до Полуэктова дошло. «Теперь-то мы уж его дожмем», — пообещал Сергей. Дожимайте, ребята. Правильно! Надо, чтобы все сегодня были достойны вашего гимна. Как там у вас поется:

28 июня. Письмо от Григория! Из Самарканда. Ответил сразу, как только получил мой пакет с газетой и подробным отчетом о поездке в Железногорск. Очерк ему понравился. Поздравляет с победой. Так и написал: «Это, Зина, победа!»

В Самарканде у него тоже удача. Отыскал родных и друзей Мухтара Алиева. Выступил в школе, где когда-то учился Мухтар.

Теперь у нас уже одиннадцать тетрадей. Одиннадцать рассказов о людях героической судьбы, о том, как шли они к подвигу. Но моя тетрадь требует, конечно, дополнений. Полуэктов рассказал слишком мало, а его обещание «подбросить еще кое-что» вряд ли можно принимать всерьез. Надо распутывать дальше.

И как же это хорошо, что возвращается наконец Григорий! Ехать он решил через Железногорск. Непременно хочет встретиться с Бойко и его братвой. Десятого будет в Андреевске. Я уже заложила в календаре листок.

Серега расстроен. Серега зол. Грамота, свернутая трубочкой, свидетельствует, что он является победителем конкурса силачей. Но какой он, скажите на милость, победитель, если Толька Юсупов выжал двухпудовку на шесть раз больше! И Борис, понимаешь, успокаивает: ты, дескать, в средней весовой категории, а Толька — в полутяжелой, какое же тут может быть сравнение. Утешил, называется. Как будто жизнь ставит перед человеком преграды в зависимости от его габаритов. Она, извините, не спрашивает, в каком вы весе выходите на помост. Ей важно другое: выдержишь или нет. И Семен еще со своей философией лезет. Выбирать, говорит, надо одно. Либо духовный размах, либо физическое совершенство. Тоже мне, профессор. На Джека Лондона еще ссылается. Погодите, я вам покажу Джека Лондона!

Немного успокоившись, Сергей повернул назад к клубу. Мало ли что расстроен. Бежать от товарищей все-таки не годится. Как-никак вместе пришли. Только Полуэктов куда-то исчез. Повертелся, как обычно, для виду у библиотеки и скрылся. Странный он какой-то стал в последнее время. Куксится, в глаза не глядит. По два раза в день на почту бегает…

Сергею вдруг показалось, что где-то рядом послышался сдавленный крик. Вглядевшись в темень, черной стеной подступившую со стороны леса, он бросился туда, откуда теперь явственно донесся отрывистый сипловатый возглас. Выхватил на ходу карманный фонарь. Узкий луч осветил двух ощерившихся парней. Высокий, стриженный наголо детина грубо удерживал за руку вырывавшуюся девушку.

— А ну, отпусти!

Сергей услышал злобный шепот второго хулигана:

— А в нюх не хочешь, заступник?

Не обращая внимания на угрозу, Сергей перехватил руку стриженого и, стиснув ее в запястье, резко рванул к себе. Верзила со стоном упал на колено. Девушка, освободившись, кинулась в темноту. И тут же удар в лицо едва не сбил Сергея с ног. Но он устоял. Только выронил от неожиданности фонарь. И вот уже слепящий луч света направлен ему в глаза. Держись, Сережка! Снова удар сзади. Но Сергей тут же возвращает его долговязому, и тот кубарем скатывается с насыпи.

— Бойко! — Это напарник длинного узнал Сергея. Брошен фонарь. Хулиганы сломя голову метнулись в разные стороны. Догнать бы хоть одного! Сергей пробежал несколько шагов и остановился. В висках шумит, тяжело дышать. Ну и подлецы — бьют из-за спины. А драться, выходит, иногда все-таки нужно.

Здесь вроде бы он натолкнулся на них. Ну да. Вот и фонарь. Не разбился даже. Горит. А это что такое? Сергей поднял с земли смятую косынку. Голубую, с тоненькой белой каемкой. Не может быть! Неужели это была Тамара?

— Снегова! — прокричал он в темноту.

Лениво откликнулось сонное эхо. И тотчас совсем рядом виновато прозвучал знакомый голос:

— Я здесь, бригадир… Не шуми…

Сергей молча протянул ей косынку. Она прижала ее к лицу и вдруг заплакала навзрыд.

— Не надо, Тамара. Зачем ты…

— Стыдно мне, понимаешь? Что я, хуже всех? Да потуши ты фонарь. Вот так. До клуба проводишь?

Сергей кивнул. Медленно они спустились с насыпи. Тамара снова заговорила, все еще со слезами в голосе:

— Не со страху я побежала. Пуганая… Ко мне эта дрянь так и липнет. Потому, может быть, я и злая. Когда еще на руднике жила, меня так и звали: «Не тронь — укусит». А мачеха, та еще почище величала. Да что я тебе про свое говорю. Совсем это ни к чему. Ты ведь, бригадир, меня не уважаешь…

— Сам не пойму, — глухо ответил Сергей.

— Вот как… — протянула она. — А почему?

— Потому что… Да потому что строишь из себя бог знает кого. А спроси, зачем на свете живешь, — не ответишь.

Стали попадаться прохожие. Тамара, так ничего и не возразив, остановилась на перекрестке. Она, видимо, решила дальше идти одна. Сергей по выражению ее лица догадался, что ей хочется о чем-то его спросить.

— Ну что молчишь? Говори…

— Юрка надумал уйти из бригады…

— Странно, — пробормотал Сергей. — Гнали в три шеи — просил оставить. А теперь — нате вам! В другую решил перейти?

— Уехать хочет отсюда. Не могу, говорит, больше. Чужой я здесь. — Тамара невесело усмехнулась. — Статейку вон какую в газете напечатали. Как обухом огрели. Думаешь, приятно? Все-таки человек. И неспроста ведь Юрка на нашу стройку приехал. Он, ежели хочешь знать, и сейчас… Вот только пришлют…

— Ты это о чем? — насторожился Сергей.

— Да вот… — смутилась девушка и сбивчиво заговорила, с трудом подбирая слова: — Я же к тебе как к другу. Поссорились мы с Юркой из-за отъезда. Оттого и убежала из клуба одна… Нельзя его отпускать. Поможешь?

— Поможем.

— Спасибо тебе. За все. — Тамара пожала Сергею руку и улыбнулась: — Какая у тебя ладонь. Мозоли. Наверно, и крапинки впечатались в кожу, как уголь у шахтера. У моего отца руки были в точечках. Совсем как от пороха.

Словно что-то припоминая, Сергей напряженно сдвинул брови.

— Давным-давно, еще в Петровске, увидел я в музее такую картину. Палачи Парижской коммуны — версальцами их называли — ищут среди рабочих тех, которые сражались на баррикадах. Подошел офицер к одному из арестованных, сжал саблю и зверем смотрит ему на ладони. Рядом — солдаты с ружьями наготове. А подпись под той картиной примерно такая: «На пальцах мозоли, и руки в порохе — расстрелять!» Вот ведь катюги! Я потом все, какие только нашел, книжки о коммунарах перечитал. А для себя зарубил: так надо жить на свете, чтобы всегда были пальцы в мозолях и руки в порохе. Чтобы каждому было видно: ты с теми, кто сражается на баррикадах.