Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Сейчас телеграмму нашим отобьем, — весело сказал Морозкин. — Ей-богу, товарищ Ленин, управимся с фабрикой.

— Обязательно пригласите специалистов, что вели технические и коммерческие дела у Смирновых. Разъясните им, что Советская власть приглашает специалистов к себе на работу. Платить будем хорошо. За учебу надо платить… А декрет мы утвердим на заседании ЦИКа. Его передаст вам товарищ Горбунов. Ваша фабрика пока будет первая национализированная. А первой нужно всем пример показывать, как хозяйствовать. Организуйте рабочий контроль. Побывайте у петроградских текстильщиков. Они умело налаживают контроль. Смелее за все беритесь сами, не бойтесь ошибок. Как только вернетесь на фабрику, изберите рабочих-контролеров. Комиссара фабрики назначит Шляпников — народный комиссар труда. Не слушайте крикунов, которые от всего, что создал капитализм, открещиваются, все готовы ломать. Поменьше ломайте, используйте опыт капиталистов. Но контроль, контроль над производством — это ваше первейшее дело…

— Владимир Ильич, пришли члены коллегии Наркомпрода Козьмин и Якубов, — приоткрывая дверь кабинета, доложил Горбунов. — По вашему срочному вызову.

— Пусть заходят. Я сейчас с товарищами из Ликино беседу закончу, позаботьтесь о них…

Ленин проводил ткачей к двери. В кабинет вошли Якубов и Козьмин.

— Делегацию ликинских текстильщиков принимал, — пожимая руки пришедшим, сказал Ленин, — обратились с ходатайством национализировать фабрику. Поддержим их, но беда — нет специалистов. Скажите, в какой мере можно рассчитывать на вашу инженерную братию? — обратился он к Козьмину. — Как насчет активной контрреволюции?

— Инженеры-производственники, те, кто руководил цехами, участками, будут работать, — уверенно ответил Козьмин. — Рабочие относятся ко многим из них неплохо. Производственную машину не остановишь. Среди администраторов, разных членов правлений найдутся такие, кто нашим начинаниям будет противодействовать.

— Тащите инженеров, товарищ Козьмин! Тащите их в Смольный! Они очень нужны. Пусть рассчитывают на наше хорошее отношение. Будем относиться к ним лучше, чем капиталисты… Они сами потом поймут, что делают великое дело!.. А сейчас мы с вами подумаем о хлебе насущном. Плохо храним зерно, еще хуже мелем. Большие потери. Вы, товарищ Козьмин, в этих делах дока — за вами совет. Что можно сделать? Как быстрее навести порядок в этом огромном, раздробленном хозяйстве?

Ноябрьским утром, по-петроградски безликим и темным от насевших прямо на крыши туч, в особняк графини Паниной вошел сутулый, медлительный человек, в мятой бекеше, с заспанным, немытым лицом, — член военной секции партии эсеров Семенов. Вошел, как все, привыкшие к конспирации и слежке: прежде чем открыть дверь, не оборачиваясь, осмотрел улицу, вглядываясь в зеркальное стекло парадного. Войдя, постоял у лестницы, потом стал обходить комнаты, залы, будуары панинского особняка. Всюду была сутолочь, заседали какие-то комиссии, шли бестолковые споры. На его вопрос, где найти военную секцию, удивленно пожимали плечами. Только один из встреченных сказал, что секцию представляет один Герценштейн, но и он в отъезде, а кто-то из «боевиков» помещается на антресолях.

За ломберными столиками, принесенными в пустую комнату, сидели старые знакомые Семенова — маленький, желтый, костлявый Глебов, бывший сельский учитель, прославившийся побегом с заседания окружного суда; бородатый, высокий, похожий на былинного молодца матрос Авенир Пескарев, приятель Савинкова, подготавливавший в Христиании покушение на Николая II.

Посредине комнаты, у окна, на атласной банкетке восседал одутловатый крестьянин средних лет в нагольном тулупе, зажав между ногами большой полотняный мешок, доверху чем-то набитый.

— О, Гриня! — приветствовал Семенова Пескарев. — Заходи. Вот этот мужик тебе расскажет, — обращаясь к крестьянину и показывая глазами на Семенова, продолжал Пескарев, — этот уважит. Все по полкам разложит. Заходи, Гриня. Садись. Кури. — Он раскрыл красиво инкрустированную коробку с папиросами, стоявшую на столе. — Настоящий «Лаферм».

— Откуда? — спросил Семенов, садясь на подоконник.

— Друзья угостили. Ваньку Бондарева помнишь? Переметнулся к анархистам, живут теперь на даче Чернова. Ванька там комендантом. «Мы, — говорит, — как Ватикан в Риме. У нас отдельное государство в Питере. Свое войско, своя казна, и никаких правителей, никаких конституций».

Семенов слыхал об этой даче анархистов, которых в городе было немало. На загородных виллах, в особняках обосновались дезертиры, уголовники, сдружившиеся с теоретиками из анархистских газеток.

— Завели себе наводчиков в богатых домах, — рассказывал Пескарев. — Являются ночью: «Гони контрибуцию». А нет — получай свинцовую резолюцию. И гонят, и гонят, — восторженно хохотал он. — Молодцы! Огневики. Где пропадал, Гриня?

— Наверное, за орденом ездил. В Англию или Америку, — поддел Глебов. — Раньше давали медали за спасение на водах. Теперь нужно новую медаль учреждать — за спасение премьеров. Смотри на человека и завидуй, Авенир. Самого Керенского спас. Если бы не переодел его в матросский костюм да не вывел через черный ход, пришлось бы Керенскому вместе с Красновым к Ленину с повинной являться. Где потом пропадал, Гриня?

— Мотался, — махнул рукой Семенов. — Вы все заседаете? Говорильню развели. Дождетесь, когда вас большевики в «Кресты» стащат.

— Подождем. Поживем. Увидим, — хитро подмигивая, произнес Глебов. — Будет ведь все-таки Учредительное собрание. Даже у большевиков не хватает пороху отменить его.

— Учредительного ждать — значит себя по рукам связать. Большевики не зевают, — раздумывал вслух Семенов. Сквозь покрытое пылью окно на его большое, скуластое лицо падал скучный серый цвет зимнего дня.

— Мы тоже не лыком шиты, — возразил Пескарев. — Теперь союзнички поняли, что такое наша партия. Раньше мы набивались на прием к послам, а теперь сами послы ездят, просят — возьмите армию в свои руки.

— Что же брать? — удивился Семенов. — Армии нет. Я поездил, увидел: все расползлось. На станциях эшелонов полно, солдаты сами себя демобилизуют, солдаты…

— Где демобилизуют, а где и мобилизуют, — зло прервал его Глебов. — Там, где комиссарами наши, ударные полки формируются.

— Наши комиссары, — обозлился Семенов. — Сколько их осталось? Военного отдела у нас нет. Герценштейн все лекции об армии читает, а большевики начинают создавать армию.

— Большевики армию? — удивился мужик с мешком. — Это кто же им разрешит?

— Тебя как зовут? — спросил его Семенов. — Откуда явился?

— Из Ядринска. Тихон Снетков. Шабры мы с Авениром.