Георгий Марягин - Стратег и зодчий

Локкарт шел за солдатом по прокуренному, полутемному коридору. Возле какой-то двери солдат остановился:

— Тут они помещаются. Стукайте.

Локкарт постучал.

— Войдите, — вяло откликнулись за дверью.

Локкарт вошел в тускло освещенную комнату. Троцкий стоял у окна.

— Добрый день, господин министр, — бойко, нарочито по-московски акая, сказал Локкарт и протянул Троцкому руку.

— Здравствуйте, — Троцкий задержал руку Локкарта в своей, подвел его к письменному столу, предложил сесть в кресло и сам сел напротив.

Он уже не раз встречался с этим предприимчивым англичанином, появившимся в Петрограде в Октябрьские дни. Локкарт был не просто дипломатическим агентом. О нем шли слухи как о личном представителе министра Ллойд Джорджа, получившем поручение устанавливать связи с представителями Советского правительства. Он имитировал роль благожелателя России. Лучшей кандидатуры для дипломатической игры в России нельзя было подобрать. Локкарт прожил в Петрограде и Москве несколько лет, изучил русский язык, у него был обширный круг знакомых во всех сферах и в любых партийных кругах.

— Это необходимость или стиль работать так поздно? — спросил Локкарт.

— У одних необходимость, у других стиль, — уклончиво ответил Троцкий.

— Мой патрон, лорд Керзон, работает только ночью. Он считает, что дипломатам лучше думается, когда мир спит. Они, как матери, сидят у колыбели мира. Сегодня вокруг этой колыбели сгрудились большие тревоги. Тевтоны могут отшвырнуть мир в средневековье, если культурные нации согласно не станут на защиту его. Сегодня взоры всех людей обращены к России. Еще два-три месяца совместных усилий — и кайзеровская Германия встанет на колени. Сейчас у нее одни надежды на сепаратный мир с Россией.

— Призрачные надежды, — Троцкий эффектным жестом поправил свои густые смоляные волосы.

Локкарт, глядя на его лицо, на котором резко выделялись въедливые глаза и тонкие губы, искривленные иронической улыбкой, соображал, как вести разговор с этим отстраненным дипломатом.

— Мы, неизвестно по каким причинам, до сих пор не имеем ответа на свое предложение, — продолжал Локкарт, — мы искренне желаем помочь продовольствием, военной техникой, военной силой на тех участках, где ваша армия «перестала быть», развалилась, как пишут в русских газетах. Но мы осведомлены, что ваше правительство согласно на принятие от нас лишь частичной помощи.

— Вы верите слухам, — угрюмо усмехнулся Троцкий. — Не все члены правительства так оценивают положение. Те, кто умеет анализировать обстановку и чувствовать, что происходит в Европе, настаивают на другом. Предстоит съезд Советов, за ним решающее слово. Либо будет провозглашена война, либо будет утверждена декларация, развязывающая ее. Мирный договор не будет ратифицирован.

Локкарт внешне был спокоен, лишь настороженный взгляд выдавал его внутреннее напряжение. Троцкий поднялся из кресла.

— Настал час, когда все должно быть решено, — продолжал он. — Сторонников мира, этого скрывать нельзя, немного среди руководителей правительства, в руководстве нашей партийной организации. При создавшемся положении не принять помощи союзников просто безумие.

— Но нас осведомили, что Ленин отказался от нашей помощи на фронтах. Он согласен принять только продовольствие и вооружение.

— Вас неточно осведомили… Ленин понимает, что такое немецкое наступление. Если он будет уверен в помощи союзников, экономическом сотрудничестве с ними, то он, не задумываясь, откажется от Брестского мира. Тогда, даже если мы временно отдадим Москву и Петроград, мы создадим фронт на Урале. Получая помощь от союзников, мы сможем вести войну с Германией… Мы примем все: картошку, обмундирование, снаряды, технику и тех, кто искусно владеет ею. Четыре дня назад из Мурманска сообщили мне, что на линии мурманской железной дороги находится около двух тысяч сербов и чехов, направляющихся во Францию. Меня запросили о формах, в каких приемлема помощь живой силой от дружественных нам держав. Я сразу же разрешил принять всякое содействие союзных миссий.

Локкарт с деланным удивлением слушал Троцкого, уже отправляясь в Смольный, он знал, что второго марта в Мурманске председатель Совета Юрьев заключил словесное соглашение о помощи с представителями союзного командования.

— Мы сможем, значит, получить официальное разъяснение, что могут быть начаты совместные действия французских и русских войск по обороне Мурманского края?

— Вам нужно официальное разъяснение? — Троцкий метнул на Локкарта сердитый взгляд. — Тогда, очевидно, следует обратиться этажом ниже. Я высказал свое мнение. Его я буду отстаивать.

— Зачем же официальное, если мы получили разъяснение одного из руководителей правительства. — Локкарт сделал легкий поклон. — Я буду рад, если в случае необходимости вы меня снова сможете принять и так же любезно уделить время, как уделили сегодня.

Троцкий замедленно протянул руку Локкарту через письменный стол. Локкарт, пожимая ее, сказал:

— Я думаю, что это рукопожатие будет символом наших добрых отношений. Надеюсь на скорую встречу в Москве.

— Вы тоже намерены переезжать туда? — удивился Троцкий. — Ведь ваше посольство, кажется, уже в Вологде?

— Это посольство, а я посланник…

Локкарт шел, мысленно сочиняя депешу своему шефу. Этот разговор, как и словесное соглашение с председателем Мурманского Совета Юрьевым, позволял теперь действовать на Севере так, как нужно было англичанам. Там, в Мурманске, через два-три дня пришвартуется английский военный корабль, морская пехота сойдет на землю Кольского полуострова, ни один дипломат мира не посмеет упрекнуть Англию в беззаконии — Советская Россия приняла всестороннюю помощь. Земля, на которую вступил английский солдат, может стать английской навечно.

Локкарт чувствовал себя таким же приобретателем новых земель для Англии, как Сесиль Родс. «Бутсы, бутсы, бутсы», — скандировал он мысленно строки Киплинга.

В одиннадцатом часу ночи закончилось третье заседание Седьмого Экстренного съезда партии.

— Нет, товарищ Гиль, нужно перед сном прогуляться, — отказался Ленин от поездки на машине из Таврического дворца до Смольного, — мы с Надей подышим невским свежаком. Сидеть до поздней ночи в помещении — это еще полбеды, а вот слушать «р-р-революционные» речи вояк и полководцев без войск — от этого в голове, как говорят в Прикарпатье, каламитно. Сейчас хочется тишину послушать, голову освежить…

Они пошли через Таврический сад.

Ночь была не по-питерски морозной, лунной. Над садом шел верховой ветер.

— Завтра наш день — международный женский, — произнесла Крупская.