Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— День всех честных людей. День утверждения мира, — живо сказал Ленин.

Крупскую не удивило, что после такого напряженного дня Ленин чувствует себя бодро. Она отлично знала, что борьба наполняет Ильича силами. Ее поразила уверенность Ленина в том, что высший совет партии — съезд утвердит завтра решение о мире с Германией. Ведь на сегодняшнем заседании съезда, кроме Сергеева из Донбасса и Шелавина — петроградского рабочего, пока никто прямо не высказался за заключение мирного договора. Цекисты Бухарин, Радек, Оболенский и другие по-прежнему витийствовали в защиту революционной войны.

— Тебя не тревожат ответы в анкетах? — осторожно спросила Крупская. — Многие делегаты за революционную войну.

— Нисколько! Завтра голосование покажет другое. Это поняли уже и «левые». Очень красноречиво самопризнание Радека, что они в меньшинстве. С каждым днем из провинции все больше голосов за мир. Наш питерец Шелавин точно разъяснил, почему некоторые рабочие стояли за революционную войну. Путаница понятий. Рабочие думали, что революционная война — это война с внутренней контрреволюцией. Когда поняли, что воевать придется с кайзеровской армией, все повернулось по-иному. Сегодня многие делегаты поняли, куда их тащили эти революционные вояки. «Левые» в главных организациях страны терпят поражение. Московская партийная организация большинством проголосовала за мир. За революцию Осинского голосовало только пять человек. Три делегата из четырех москвичей — сторонники мира. В Питере василеостровцы, выборжцы, второй, первый городские районы дали наказ своим делегатам голосовать за мир. Также в Баку, Екатеринославе, в Уфе. Теперь ясно — партия за мир. Фразеров в ней горстка. В том, что завтра на съезде большинство проголосует за мир, я не сомневаюсь. Вчера во втором городском районе коммунисты поддержали линию большинства ЦК, решили переизбрать петроградский комитет, мало этого — закрыть листок фанфаронов — «Коммунист»… Трезвеют всюду: в Питере и в Москве. Проходит увлечение трескучими архиреволюционными лозунгами. То, что сегодня сказал Шелавин, перечеркнуло все длинные и трескучие речи Бухарина и его единомышленников. Дело не в том, сколько ораторов выступило, а кого они представляют… Завтра продолжим бой… Продолжим… Я не только уверен — я знаю, что съезд отвергнет резолюцию этих «шляхтичей». Своими выступлениями они саморазоблачились. Они настроили против себя делегатов провинции, потребовав прекратить прения после выступления вождей «левых». У них резолюции областных бюро, которым больше не доверяют партийные организации. Нужен мир — так говорит партия, так говорит народ. Это для меня важнее, чем фразерство и воинственные крики Бухарина, Радека и иже с ними. Завтра Свердлов предложит дать слово делегатам с мест. Увидишь, как они развенчают «левых»… Делегаты проголосуют за мир, кроме, конечно, революционных вояк. Ну, «левых» не отрезвляют факты. Им нужно было пойти в казармы и послушать солдат. Главная беда «левых» — они не умеют слушать народ. Народ говорит ясно и точно. Он не хочет больше войны. Голос масс для меня закон. «Левые» опьянены тем, что наши отряды разбили и выгнали дутовцев и калединцев. Но у немцев армия! Против армии нужно воевать армией. Настоящей армии у нас пока нет. Мы должны ее создать. Без нее нельзя защитить революцию. Революция, которая не умеет защищаться, пустой звук. Нам нужна передышка.

— Что же, завтра на утреннем заседании сразу начнут голосовать?

— После того, как выступят представители с мест. Я уверен, они разобрались, что за революционными фразами кроется предательство революции. «Левые» боятся потерять пространство? Но за эту потерю мы получим передышку, возможность организоваться. Переедем в Москву — и сразу же за строительство. Мирный договор при любых условиях — это уже победа.

Мой наставник и доброжелатель!

Это мое последнее письмо из Петрограда. Ленин известил всех, что подписан мир. Воля этого человека преодолела все, что было на пути к миру.

Я уезжаю в Москву вместе с небольшой группой наших дипломатов, посольство уже в Вологде.

Садуль приехал из-под Нарвы. Он рассказал, как под Псковом небольшие полки Красной Армии отразили натиск немецких частей. Досталось немцам и под Нарвой, где участок обороны возглавил генерал Парский. Под его командованием сражались рабочие и матросы.

«Будет отличная армия у Советов, — поделился со мной Садуль. — Ленин сумел привлечь для организации и учебы боевых генералов и офицеров, открыл курсы и военные школы для подготовки командиров из солдат, рабочих, крестьян. Он теперь начинает осуществлять свои планы, планы преображения России. Ленин по призванию — строитель…»

Я беседовал с Робинсом, побывавшим у Ленина сегодня. Ленин прямо спросил Робинса, на какую поддержку США и союзников может рассчитывать Советская Россия, если Германия возобновит военные действия. Он, видимо, не очень доверяет немцам…

Прошел слух, что в Мурманск прибыл английский военный корабль.

Ждите моих московских впечатлений.

Всегда преданный Вам

Поздним мартовским вечером с железнодорожной площадки «Цветочной» отправился правительственный поезд. Совет Народных Комиссаров, разгадав планы немцев, переносил столицу в Москву. Неосвещенный состав без свистка отошел от платформы.

Ленин стоял у окна, прощаясь с любимым городом.

Управляющий делами Совнаркома, высокий чернобородый Бонч-Бруевич, молча наблюдал за Лениным.

Бонч-Бруевич знал, что рейс поезда не безопасен. Несмотря на все меры, принятые для охраны правительственного поезда, никто не мог поручиться, что в пути не будет осложнений. В Петрограде стало широко известно, что члены правительства выезжают в Москву для подготовки к сессии ЦИКа, которой предстояло ратифицировать мирный договор с Германией. Но знал Бонч-Бруевич также, что личная безопасность никогда не тревожила Ленина. Слова, произнесенные Лениным по пути из Смольного на «Цветочную», позволяли догадываться, чем озабочен Ленин в эти минуты.

— Заканчивается петроградский период деятельности нашей центральной власти, — раздумывал вслух, сидя в автомобиле, Ленин, — что-то скажет нам московский?

Когда поезд вышел за черту станции, Ленин, оторвавшись от окна, вдруг спросил:

— Что же, мы так и будем сидеть во тьме?

— Как только выйдем на главный путь, — ответил Бонч-Бруевич, — так, Владимир Ильич, и включим во всех вагонах электрическое освещение.

— Вот это хорошо, — воскликнул Ленин, — можно будет почитать!

Зажегся свет. Бонч-Бруевич задернул занавеси на окнах.