Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Кулак, чапан, как зовут у нас на Волге, — сказал Ленин.

— Враг с мешком — страшный враг. Сейчас эти чапаны собираются задушить революцию. Если бы мы по совету Цюрупы не создали в деревне комбеды, нам бы еще круче пришлось. Как только коснешься деревенского вопроса, так сразу увидишь следы эсеров. На всех совещаниях они и меньшевики требуют отмены твердых цен. Правильно сделали, что всю эту мерзость вышвырнули из Советов. В деревне самый настоящий скрытый внутренний фронт. Настоящая контрреволюция, и самая страшная — экономическая…

— Любопытная встреча у нас сейчас была, товарищ Гиль, — когда машина тронулась, сказал Ленин. — Встретили спекулянта хлебом. Привозил «хрупчатку», как он говорит. Везет обратно мешок мануфактуры. Почему-то на Воробьевы горы забрался.

— Это удобное место для спекулянтов, Владимир Ильич, — сказал Гиль, — они от заезжих домов подальше держатся. Вечером под каждым кустом ночлежник…

— Значит, плохо наши заградотряды работают, — нахмурился Ленин, — не сумели мы еще в деревню товары двинуть. Сноровистым мужичкам вольготно раскатывать, грабить людей… Господа из разных продкомитетов пытаются нас убедить, что мы все задавили твердыми ценами, хлебной монополией, своим режимом. Его усиливать надо, а не ослаблять, чтобы ни один чапан не проскользнул сквозь продзаставу.

Данишевский с облегчением вздохнул, сойдя с поезда на Александровском вокзале. Было немало любопытных попутчиков, которым обязательно хотелось узнать, откуда и куда он едет. Приходилось сочинять разные небылицы о том, что бежал из плена, по дороге заболел и теперь добирается на родину, в Луганск, где работал бухгалтером на паровозостроительном заводе. Особенно настороженно вел себя Данишевский с попутчиками из Латвии. Его многие знали в Риге, Либаве, Митаве. Возможно, после этого вызова в Москву придется снова возвращаться в родные места, в подполье. Даже без умысла случайно знакомый может выдать тебя, провалить все дело.

В зале Александровского вокзала его сразу окликнул знакомый голос.

Среди латышских стрелков, которых легко было узнать по военным фуражкам рижского фасона, стоял старый приятель Данишевского, знакомый еще по первой революции в России, — Петерсон.

— Тебя, тебя, земляк, — по-латышски еще раз сказал он Данишевскому. — Подожди, я сейчас освобожусь.

Данишевский отошел в сторону. В зале раздалась команда, латыши построились и вышли на перрон.

— Ну вот, теперь пойдем поговорим. — Петерсон, высокий, сутулый, костлявый курземец, осмотрел Данишевского с ног до головы и похвалил: — Экипироваться ты умеешь. Такая одежонка подозрений не вызовет. Сейчас поедем ко мне. Как там, на Даугаве?

— Мне нужно во ВЦИК ехать, вызвали.

— Я тебя на своем шарабане довезу, — предложил Петерсон. — Потом поеду в полк, а к вечеру пришлю шофера за тобой.

— Ты настоящим военным стал. Командуешь отрядом? — спросил Данишевский, когда они сели в шарабан.

— Комиссар Латышской дивизии. Сейчас провожал стрелков в лагерь. Просят устроить праздник лиго, как на родине.

— Со своими работать легко?

— И легко и трудно. Поживешь в Москве — увидишь, что здесь делается. У нас кавалерийский полк есть, расположен в Павловом Посаде. Побывал я недавно у кавалеристов, у них хорошее настроение. Туда ни левые эсеры, ни меньшевики не приезжают, не сбивают с толку. А в Москве то подбросят в наши казармы эсеровские листовки, то появится меньшевистский агитатор. Эта публика знает, на какие струны нажимать. Немало наших стрелков до сих пор не может смириться, что по Брестскому договору уступили Латвию немцам. Меньшевики открыто обвиняют в этом Ленина. Стоит только прийти в казарму или в лагерь, как первый вопрос: «Когда освободят Латвию?»

— У нас в Курземе тоже все спрашивают, когда русские начнут бить немцев.

— Вот и ВЦИК, — сказал Петерсон. Шарабан затормозил у «Метрополя».

— В гостинице? — удивился Данишевский.

— Пока приходится… На втором этаже тебе покажут, где секретариат. Освободишься рано, приезжай прямо ко мне на Кудринскую, в штаб. Вечером посмотрим Москву. Теперь это интернациональный город. Можно встретить венгров, немцев, сербов, турок. Всех, кто попал в плен во время войны. Формируются интернациональные отряды.

Данишевский шел по вечерней Москве в праздничном настроении. Оказывается, его вызвал Ленин. Но зачем?

Столица молодой республики и впрямь стала интернациональной. На улицах можно увидеть солдат в австрийской, немецкой, турецкой форме. На некоторых домах даже указатели на иностранных языках.

Бросалось в глаза обилие военных. На площади возле Московского Совета маршировала рота. Из какого-то двора тянуло дымом походной кухни. У памятника Пушкину толпились люди, О чем-то спорили.

— Дискуссионный клуб, — кивнул Петерсон на жестикулирующих людей, — как в Париже во времена Коммуны. Сейчас самая жгучая тема — о мире.

— Что же спорить о том, что решено? — недоумевая, спросил Данишевский.

— Левые эсеры и меньшевики кликушествуют. На любом собрании вопят: «Разорвать мирный договор!» «Левые коммунисты» им вторят. Многие, правда, уже успокоились после майских выступлений Ленина в печати и на партийных конференциях. За его тезисы о текущем моменте голосовало большинство. Иные «левые» принялись за работу. Вдруг Сокольников выступил с предложением снова начать наступление на немцев. Левые эсеры настроили «братишек» орать на всех перекрестках: «Мы завоевывали революцию, а Ленин приказал потопить наш флот!» Вся эта болтовня была бы не страшна, если бы не разлагала бойцов. Командиры полков жалуются — кое-кто не выполняет приказы. Не хватает хороших командиров батальонов, штабных работников.

— Говорят, Троцкий удачно привлекает старых офицеров.

— Привлекает. Всех подряд. — В голосе Петерсона прозвучали иронические нотки. — Знаешь Берзина? Он сейчас командует большим участком Западной завесы. Так вот Троцкий прислал туда генералов и офицеров без разбора. Оказывается, некоторые из присланных расстреливали во время корниловского мятежа солдатские демонстрации. Берзин специально приезжал в Москву к Ленину с просьбой отменить приказ Троцкого.

— Что на Волге? — взволнованно спросил Данишевский.

— Там фронт. А армии на Волге и Урале пока только по названию. У Берзина десятки отрядов, дружин, батальонов. В одних по полсотни, в других по тысяче штыков… Никакой организации. Партизанщина.

— Почему назначили командовать Восточным фронтом Муравьева? После его грязных дел на Украине ему место в тюрьме, а не в кабинете главкома.

— Тут постарался заместитель председателя ВЧК левый эсер Александрович, помог Муравьеву уйти от наказания за зверства над мирным населением. Троцкий согласился с его кандидатурой. Вообще Александрович рьяно вмешивается в военные дела. По его настоянию из Москвы выводят латышские части. Сюда прибывают отряды «братишек» под командованием левых эсеров. С Волги переведен отряд какого-то Попова. Хулиганят… На днях с Волги и Урала вернулся Подвойский. Выступил с докладом в Народном комиссариате по военным делам о задачах борьбы с белочехами. Он признал необходимым начать подготовку всеобщей мобилизации. Говорят, Ленин поручил ему выступить с докладом на Пятом съезде Советов. Кстати, Подвойский и Мясников прямо заявили Ленину, что ошибались, выступая против привлечения офицеров старой армии…