Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Коммунист.

— Понимаю. Так нужно было, — подмигнул Муравьев Тухачевскому. — Ну, вам повезло, комиссаром в вашу армию назначен Куйбышев, из старой военной семьи. Отец подполковник, братья офицеры, сам учился в кадетском корпусе. Учтите, Куйбышев в Симбирске был встречен без особого восторга. Там между симбирцами и самарцами какие-то трения… Мне трудно об этом судить. Я ведь член партии социалистов-революционеров. После эвакуации из Самары симбирцы предложили самарцам обосноваться в Саратове. А саратовцы напомнили им, что есть еще два не занятых чехами уезда Самарской губернии — Мелекесский и Бугульминский, и не гоже-де оставаться уездам без партийного руководства. Как Куйбышев будет одновременно руководить армией и партийной организацией, не в моей компетенции. Лишь бы не так, как мои «железнодорожники» и митинговые ораторы, которые в военных делах… — Муравьев оборвал фразу и постучал согнутым указательным пальцем по дубовому столу. — Помощи никакой. Хорошо, что Лев Давыдович знает «золотопогонника» Муравьева по Пулковским высотам и донским баталиям… Все-таки следовало бы вам отдохнуть после дороги, Михаил Николаевич.

— Нет, то, что вы рассказали, обязывает меня ехать в Инзу.

— Похвальное желание. Вестовой! — подходя к двери, крикнул Муравьев и, приоткрыв ее, приказал: — Вызовите Чудошвили. Сейчас вам устроят место в поезде. Я на днях буду у вас. Поговорим подробнее обо всем. Подробнее. — Муравьев протянул руку Тухачевскому и долго не выпускал его руки из своей. — И откровенно, если вы только расположены к откровенности со мной, как патриот. Тяжело нам, Михаил Николаевич, отвечать за судьбу народа. Так тяжело. И нужно быть готовым к принятию решения, стоящего жизни твоей и тысяч людей… Все-таки что вам спешить? Покоротаем сегодня вечер по-армейски. Вы любите цыган? Сюда прикатили цыгане из Стрельны. Где золото — там и это фараоново племя. Ведь сейчас в Казани весь золотой запас страны. Анархисты и разные максималисты кружатся стаями… Учтите, что, хотя вы и коммунист, кое-кто вам не будет доверять. Но твердо рассчитывайте на мою поддержку. К нам, старым кадровым военным, отношение презрительно-подозрительное. Я солдат, а не офицер, и меня считают солдатом мои военные. Я прихожу к ним с открытой душой. Вся Россия знает, где я был в дни Октября, как от меня бежал Каледин… Кого другого могли назначить на этот самый важный фронт страны? Судьба России здесь, на Волге. Отсюда дороги на юг, север и запад. Чехи думают открыть их, но шлагбаум в моих руках. Только придется пролить много крови, целые реки ее.

Вечером, незадолго до отправления поезда на Инзу, Тухачевский разыскал вагон председателя Реввоенсовета Кобозева. Это был небольшой вагончик на четыре купе, в которых совершают ревизии начальники дистанций. Казалось, он не имеет ничего общего с войной. На ступенях вагона стояла пожилая женщина с мальчиком лет восьми — десяти.

— Петр, к тебе пришли, — крикнула она кому-то, когда Тухачевский сказал о цели своего прихода. — Да вы проходите в вагон, Петр Алексеевич умывается. Только вернулся из поездки.

Тухачевский поднялся в вагон. В тамбуре его встретил седой, длинноволосый, с седеющей бородкой высокий мужчина, в шитой крестом косоворотке, в сапогах, хром которых позеленел от долгого ношения.

Тухачевский представился.

— А я собираюсь к вам в Инзу, — радушно произнес Кобозев. — Через день-другой выеду. Пойдемте, чайку выпьем. Вы пили когда-нибудь кок-чай? Зеленый чай? А я пристрастился в Средней Азии. Замечательно утоляет жажду. Здесь жара среднеазиатская…

— Жаль, нет Благонравова, — сказал Кобозев, когда они сели за столик возле окна. — Уехал знакомиться с новым полком. Владимир Ильич не забывает нас ни на день. То регулярные части пришлет, то самолеты. На днях обрадовал — речную флотилию пополняют судами с Балтики. Фронт мы с его помощью сколотим, спаяем. Ваша Первая армия пока только по названию. Один-два полка да хороший отряд Гая. А между ними — сквозные щели в пятьдесят — семьдесят километров. Маленькие отряды чехи лупят беспощадно. Сам я в Первой армии еще не успел побывать. Надеюсь на вас. Наводите порядок, жесткую дисциплину. Командующего фронтом видели? Свои планы он вам демонстрировал? — Кобозев улыбнулся глазами. — Планировать будем потом, когда по-настоящему организуем подразделения и соединения. Сейчас вас никакими вопросами озадачивать не буду и вам ничего толком рассказать не могу. Ясно только одно — нужно в каждом батальоне и роте иметь хотя бы двух-трех коммунистов. Там подвизаются всякие «оратели». Откуда только эта шантрапа поналетела?! Я даже не знал, что в России столько разных партий с самыми разными уклонами и оттенками. Анархисты-боевики, анархисты-трудовики, анархисты-коммунисты, анархисты-максималисты, левые эсеры с разными разночтениями. Прически разные, а мозги одни и те же. Тупой народ, без зрения. Не понимает, что делается вокруг…

Тухачевский, беседуя с Кобозевым, пожалел, что нужно скоро расставаться с этим душевным, широко мыслящим человеком. Беседа с Кобозевым вселяла уверенность, что Реввоенсовет поддержит его во всех начинаниях по укреплению армии.

— Знаете, Петр Алексеевич, я решил написать письмо землякам-офицерам. Я ведь пензенец. Не сочтут за плохое? — Тухачевский вопросительно взглянул на Кобозева. — Без офицеров нельзя создать армии.

— Это очень нужно, — горячо откликнулся Кобозев. — Бьют нас не потому, что солдаты плохи. Герои! Бьют потому, что нет специалистов, организаторов армии. Не сомневаюсь, что Куйбышев вас поддержит. Он армию знает и любит. Превосходный организатор. В декабре, когда мы по плану Ленина оренбургскую «пробку» раскупоривали, Куйбышев «железные полки» в Самаре организовал. Встретимся все в Инзе. Он ведь, Куйбышев, членом Военного совета назначен к вам. Все, что необходимо для армии, у него встретит поддержку.

Борьба за хлеб стала фронтом. Самым настоящим фронтом. На предприятиях Москвы и Петрограда после письма Ленина к питерским рабочим создавались военизированные отряды по борьбе за хлеб. Официально эту борьбу возглавил Народный комиссариат по продовольствию во главе с Цюрупой, но Ленин принимал самое живое участие во всей черновой работе.

Левые эсеры, меньшевики рассылали своих представителей на заводы и фабрики Москвы, Петрограда, Нижнего Новгорода, Казани и других крупных промышленных городов. Их выступления против хлебной монополии, за отмену твердых цен были горючим, разжигавшим недоверие и вражду к большевикам.

Руководители народных комиссариатов, профсоюзные деятели, активисты Московской партийной организации ежедневно выступали на предприятиях с лекциями и докладами, порою по два-три раза в день выступал Ленин. Он посоветовал секретарю Московского комитета партии Загорскому давать в газетах извещения о предстоящих докладах и митингах по хлебному вопросу. Не раз Загорский выслушивал нарекания Ленина, что его оберегают от пропагандистской работы, что ему необходимо ежедневно присылать путевки на митинги.